А дальше вышел на улицу и почему-то направился к своему почтовому ящику. Подошел, открыл и тупо уставился в его пустое нутро. Спустя полминуты осознал, что делаю глупость. Заказы не приходят мгновенно. Придется ждать минимум неделю. Это огорчало. Хотелось со всем покончить прямо сейчас.
Снова вернувшись в дом и упав на кровать, я продолжал думать о произошедшем. Что-то во всем этом было не так. Возможно, я просто все неправильно понял?
Еще раз вызвал в памяти картину увиденного: рука парня, обнимающая широкую мужскую грудь; колено, лежащее чуть ниже паха Ричарда. Что тут можно понять не так? Какие еще могут быть варианты?
Я ничего не понимал. Может, он просто вызвал себе кого-то, чтоб снять напряжение? Ну да… Здесь? В Терьяновке? Я сомневаюсь, что тут девочки по вызову есть, не то что мальчики. Бред какой-то.
Так и лежал до самого вечера пытаясь объяснить и как-то оправдать увиденное. Старался выторговать у себя самого прощение для человека, в которого так неосторожно влюбился. Ничего не выходило. Очень сложно простить предательство и подлость.
А чуть позже депрессия укутала меня уютным отупением, я лег на бок, поджал ноги, обхватил свои колени руками и, уставившись в одну точку, вообще перестал о чем-либо думать.
Я видел, как за окном настала ночь, потом ее сменил день, и лишь когда сумерки начали сгущаться снова, голод напомнил мне, что я не ел уже больше суток. Вставать не хотелось, однако постоянное урчание в желудке и головная боль доставляли мне дискомфорт. Потому я все же поднялся, дошел до холодильника, выудил из него что-то съестное, быстро зажевал, запил водой и снова лёг.
Так продолжалось на протяжении нескольких дней. Я почти не вставал. Ни о чем не думал. Ничего не хотел. И лишь по ночам, когда становилось совсем темно и тихо, ко мне являлся какой-то невидимый хирург, и наживую, без всякой анестезии пытался вырезать из моего сердца эту нездоровую, воспаленную, нарывающую ревностью любовь. И я выл от боли, вгрызаясь зубами в подушку, задаваясь одними и теми же вопросами: «Почему он так поступил со мной? Зачем приручил, а потом так подло и жестоко предал? Чем я заслужил такое?» И лишь под утро проваливался в тяжёлый беспокойный сон.
Сколько прошло времени? Три дня? Четыре? Неделя? Я не знаю. Все смешалось. В очередной раз ведомый голодной тошнотой на кухню, я вдруг обнаружил, что ни в шкафу, ни в холодильнике не осталось ничего, что можно было съесть без приготовления. Лишь на дне стеклянной сахарницы лежал последний кусочек рафинада.
Это означало, что мне все же придется выбраться из моей «монашеской кельи» и сходить за продуктами.