И я все еще не могла поверить в то, что это реальность. И это он, мой гений, в доме Ба.
Думаете, Роберт изменил себе и сменил рабочую форму одежды? Нет, проклятье! Только штаны из мягкого льна. Ладно, еще обулся, но по-прежнему никакой одежды сверху. Сказал, любая футболка будет стеснять его движения.
Апрель выдался теплым, внутренний двор заливало солнце, превращая кроны деревьев в дробленые изумруды, так переливалась на солнце молодая свежая листва. После затяжной зимы на это можно было смотреть вечно. А еще на то, как играли мышцы на широкой спине Роберта. И только на Тима да Дэвида это зрелище не производило ни малейшего впечатления.
Глядя на Роберта, я вспомнила, как мы в первый раз мы вместе с ним были у Ба на Рождество. Тогда он впервые увидел эту чистую стену во внутреннем дворе, а во время застолья с Ба завел речь именно о ней.
Ладно, думала я тогда, странная тема для разговора, но это же Роберт, в конце концов, а бабуля увлеченно рассказывала весь вечер о том, как сажала во дворе чайную розу, но растение загнулось через год, как пыталась выкрасить эту стену в один тон, «чтобы было веселее», но так и не определилась в какой. Вот стена такой и осталась – подготовленной к покраске, но так и не окрашенной.
После праздников мы занялись спальней Роберта в пентхаусе. Стены в ней, к слову, оказались цвета мокрого асфальта, депрессивней не придумаешь. И вот, вооружившись валиками и поддонами с краской, я приготовилась красить стены в ярко-кирпичный цвет и так увлеклась, что не сразу заметила, что Роберт просто стоит и смотрит в стену перед собой.
Так я узнала, что те три оштукатуренных квадратных метра во дворе у Ба теперь не дают ему покоя.
Я потащила его к Ба сразу же, как мне удалось вытянуть из него это признание. Пусть мы и были в пятнах от оранжевой водоэмульсии. Но душ мог и подождать, а у меня была весомая причина для такой спешки.
После Миннесоты Роберт ни разу не был в мастерской. Ее двери по-прежнему оставались закрытыми. Она была рядом с его спальней на втором этаже.
Роберт считал, что прежние правила себя изжили и нужно разобраться, прочувствовать, каким теперь будет его творчество и как ему самому к нему относиться.
Но дни шли, а гений мрачнел на глазах. Без творчества он не мог, но Миннесота перевернула его отношение к картинам с ног на голову. Эйзенхауэр добился того, что Роберт относился к женщинам, как к расходному материалу, который нужен только для вдохновения. И теперь Роберта захлестнула рефлексия и переосмысления.
В тех умных статьях о психологии творчества, что я нагуглила, говорилось, что этот этап в жизни творческих людей неизбежен и, если повезет, после него творчество выйдет на новый уровень. А если нет, то лучше сразу искать хорошего психотерапевта.