− Расписка вашего кассира, заверенная печатью организации. Если вы принимаете заявление у служащих на туалетной бумаге – это ваше право.
Однако он с тоже юмором, нашёлся.
− Сейчас расписки нет. Но со временем кассир даст.
− Она дала, – босс бейсболок усмехнулся, расстегнул папку, (до этого держал её под мышкой) и протянул мне копию корявенького заявления. Наша прародительница рода, наша Евочка, писала, если это вообще она писала, я понятия не имею, какой у неё почерк), что её заставляли работать, что она просила отгулы, а ей не давали.
− Было такое?
Да уж: меня припёрли к стенке, обложили со всех сторон провокацией. Это беременная тоже работала на них?! Я пристально посмотрел на актрису и двух прочих.
− Нет.
− Да. То есть нет, − сказал Гена. − Ева просила не выгонять. Работу она выполняла.
− В декретный отпуск не отправлять, − поправил я Геника.
− Да.
− Анкету её можно?
− Но дела в центральном офисе.
− Но копии-то анкет должны у вас быть? Я ж не трудовую спрашиваю.
− Я на сигнализацию поставил, − наврал я. – В моём кабинете хранились в шкафу на замке копии личных дела сотрудников. Все наши трудовые лежали в сейфах центрального офиса.
− Начальству вы сообщали о происшествии?
Опа. А он ползёт выше.
− Нет, не сообщал, − наврал я. Не мог же я сказать, что все в отпуске, а Леночка просто незаменимый сотрудник, потому что в отпуск идти не планировала, а в декрет не шла из-за денег.
− Понятно. Значит, отказываетесь, расписываться в бумагах?
− Нет, не отказываюсь, − я посмотрел на Геннадия таким взглядом, чтобы он понял − я что-то задумал. – Давайте свои бумаги. Я написал на бумаге: «Прочитал. Не согласен», расписался, поставил число. Я писал аккуратно и неторопливо, одним из своих коронных почерков, которых нет в компьютерных программах, ни в одной. Это был сложный средневековый шрифт, латинский, понятное дело, с необычными спиральными элементами, с птичкой над поперечником заглавной буквы. У босса бейсболок вытянулось лицо. Такое подделать нереально – не из-за этого ли он расстроился. Думаю, просто удивился. Геник взял ручку.
− Пиши: «Прочитал, не согласен». И подпись, − сказал я.
− Вы его не слушайте. Он будет уволен. А вам ещё здесь работать.
Но Геник, преданная душа, написал, как я ему сказал, так ещё и ответил этому мужику:
− Я за это место не держусь, – и прибавил сквозь зубы – Стукачи.
Босс бейсболок и ухом не повёл, женщина и не слышала, она стояла как столб с отрешённым лицом – видно устала, была опустошена, я её кажется добил своими ответами во время нашей телефонной дуэли. Мужики ухмылялись, презрительно поглядывая на Геника. Ну а что делать если ты стукач – остаётся, презирая себя, презирать остальных и презрительно пялиться на человека, которого подставил. Как написано у классика − сделал человеку пакость, так ещё и возненавидел его. Женщина очнулась, стала оглядываться, посмотрела на Геника (на меня она не посмотрела ни разу) и неловко уткнулась в пол – видно, он испепелил её взглядом. Я ещё подумал: отвернулась бы эта девчонка, если бы она сейчас с ними тут стояла? Нет. Она бы смотрела на меня и злилась, злилась. Она от злости в обморок и упала. Синьор-помидор от злости взорвался, героиня одной пьесы застрелилась от злости. Наконец запикала касса − целое дело провести возврат после закрытия, но возврат прошёл, я отдал бумаги и копию чека, сказал, что в течение трёх дней придёт возврат. Одеколонщики-выпивонщики расписались в бумагах и ровно в десять-тридцать мы распрощались. Я удивился лишь одному: пока мы выясняли отношения, набежал народ, тот, который работал в центре − охраннику пришлось выгонять всех. В десять-тридцать пять я закрыл двери салона и мы с Геником вышли на улицу, завернули за угол, сели за единственный свободный столик в кафе, попросили пива. Геннадий облегчённо закурил.