− Согласен. Не по-людски. Староверов мне сказал, что он меня тоже протащил с эссе на внутренних.
− Да где сейчас справедливость? – мама очень расстроилась из-за моего рассказа. − Как-то работал колледж, кто очень хотел, на второй год поступал. Вот смотри. Вы в вашем салоне никому ничего плохого не делали, а вас провоцируют на конфликт.
− Ну так – конкуренты. Мы поднимаемся, они опускаться не хотят. Вот и привлекают стукачей.
− Высокопрофессиональных стукачей.
− Мама! С каких это пор стукачество стало профессией?
− Лет пять уж как, если не больше, − мама смотрела на меня удивлённо. – Ты разве не читал вакансии?
− А зачем?
− Ну когда работу искал? Три года назад.
− Нет, то есть да. Тогда читал.
− Ну и не видел?
− Не помню.
− А ты почитай.
Я включил ноут, набрал в поисковике «тайный покупатель» и обомлел. Тайные покупатели требовались везде. С четырнадцати и до шестнадцати лет особенно. О времена, о нравы…
Всё-таки я вызвал маме такси. Я проводил её и на такси немного, а обратно, чтобы окончательно снять похмелье прокатился на скейте навстречу заре. Наш древний город расцветал, готовился к очередному жаркому дню. Мой пьяный тихий бунт (когда вчера катил, чувствовал себя бунтарём) остался во вчера и больше не повторится. Я ни в чём не виноват, а если уволят, так и пусть. Я найду себе работу у конкурентов. Пока ехали, мама пошутила: можешь девушек приводить на сабантуй. Само собой разумеется, мама не хотела никаких девушек, как и все мамы на свете. Но она с лёгким сердцем уезжала. Я взрослый, я работаю, не надо меня больше обеспечивать, даже если меня уволят, у меня есть деньги, отложенные на машину. Я сам веду хозяйство, сам покупаю продукты, а то что машины всё нет, мама считала что скейтборд лучше, для здоровья полезней, мама ужасно боялась аварий, ей везде мерещились наезды и пьяные водители за рулём. Она в некоторые маршрутки не садилась, когда ехала на работу, у неё был в блокнотике целый список номеров, где водители во время движения пересчитывали выручку, положив руки на центр руля, или чаще других попадали в выбоины, она их отслеживала ежедневно и такие маршрутки пропускала от греха подальше. Я говорил маме: мама! неужели тебе не хочется, чтобы на работу тебя отвозил я?! Нет, отвечала мама, совсем не хочется, я ещё в состоянии находиться среди народа. Мама ставила себе в заслугу способность запросто болтать с любым бомжом, уборщицы в колледже маму просто обожали, только дворник ненавидел, мама ругалась на него за то, что он электрокосилкой срезает многолетники, какие-то суперкрасивые высокие цветы, и они из-за этого вырождаются в кладбищенские низкие вьюнки в стиле постмодерна. Мама считала что с людьми, абсолютно с любыми, надо вести себя по человечески, без превосходства, именно это отличает человека от зверя. Это я максимально утрирую, но именно так мама вела себя по жизни. Именно поэтому она была председателем приёмной комиссии, когда там произошли события с отстранением от занимаемых должностей. С каждым годом в колледж поступало всё больше людей, ну и понятно много стало слабых, но качающих права. В прошлом году было что-то невероятное, апелляции шли до темноты, да и в этом мама стала похожа на выжитый лимон, и такая счастливая уезжала в отпуск. Экзамены в колледже ещё продолжались для тех, кто после 11-ого имел право перенести экзамен по болезни, но впервые без мамы. Я рад был за маму, рад её заграничному турне и особенно рад одиночеству, даже нервной неизвестности я был рад, ибо – свобода, как пел старик Хоттабыч в древней сказке. Как хорошо, что не надо оправдываться и объяснять – как вовремя уехала мама и если мне на роду написаны чёрные полосы, отлично, что они проходят без мамы, пусть радуется солнцу, заграничному курорту и морю цвета лучезарной улыбки русалочки, а я буду радоваться свободе.