Антоний любил книги. Он мне так бережно показывал старые книги, листал их аккуратно. Говорил, сколько книга стоит у коллекционеров, рассказывал интересные букинистические анекдоты. Я к своему стыду думала, что никто уже на бумаге не читает, в метро и бабушки сейчас читают с экранов. Антоний на многое мне раскрыл глаза.
Я множество раз повторяла, что не понимаю, почему он отказался, и пусть он хоть сто раз мне объясняет про общение, про команду, про совместные ланчи, корпоративы и летние посиделки с пивом у ТРЦ, и про походы в кино тоже, я всё равно не понимаю. Тем более, что в кино можно сходить всегда, вышел с работы, из скриптория, и пошёл в кино. Но Антоний возражал, что скрипторий нудятина.
− Ты не понимаешь, Тоня, − улыбался он. − Как бы тебе объяснить, − мне очень импонировало что он не бесится, как бабушка или папа, когда я настаиваю на своём, а объясняет всё почти спокойно, чересчур спокойно и доброжелательно. – Я родился не в своё время. Староверов готовил меня для себя, понимаешь?, ему наплевать на меня, я для него инструмент для заработка. Он очень навредил мне. В конце концов, это просто подло. Скрипторий − совсем не так, как ты думаешь: вышел после работы и пошёл фильм смотреть.
− А что тут думать? У тебя талант: сиди и пиши, переписывай. Это же самое главное – реализовать свой талант.
− Я же сто раз тебе говорил. Перепись затягивает, она поглощает тебя. И пока я пишу, переписываю, обвожу, мне ничего не хочется. И ничего не радует, пока не закончу.
− Ты не представляешь, какая это нагрузка на глаза, на руки. Руки болят.
− У меня тоже руки болят и что?
– Обычная жизнь – это счастье. Если бы не конкуренты, никогда бы не вспомнил даже об этих скрипториях.
− Да не конкуренты это. Это он. Твой отец Староверов организовал закупку.
− Тоня, не надо….
Несколько раз у нас возникали такие приблизительно разговоры, обычно когда мы шли к нему в гости, обратно мы всё чаще молчали, и чем ближе подходил к концу август, тем тяжелее и длиннее, тем опаснее и безграничнее становилось молчание, только крепче сжимались наши ладони, сцепленные в семейный кулак – говорил он и смеялся.
Он мучился на самом деле, его не взяли в аспирантуру из-за отца, плохо стали относиться на кафедре. Он страдал из-за этого и можно сказать, что решил забить на всю эту древнерусскую тоску. Уверял, что выдохнул: можно жить нормальной спокойной жизнью. Можно наслаждаться жизнью. Я предложила ему писать фэнтези, но он ответил, что с удовольствием, но он не может даже пост нормальный написать, не то что книгу, ему близко наукообразие, достоверность, он представляет картинки, ну то есть он мыслит знаками, у него восприятие слов не такое, как у всех. Слово для него тоже знак. Картинки возникают у него, когда он читает памятники и просто старинные тексты. Там мудрость веков. Хотя как раз скрипторы подпортили впечатление: списки дополнялись и изменялись в зависимости от времени переписывания и характера переписчика, его настроения. Я немного понимала, о чём он, потому что сама писала, но не могу объяснить просто и популярно. И тогда я рассказала Антону, какие картинки вижу я.