Антоний рассмеялся…
− Тебе смешно?
− Да очень.
− Совсем тю-тю?
− Ну правда. Смешно.
− Когда я увидела тебя монахом, я также разозлилась. И это не смешно. Я начала издалека, чтобы ты всё понял.
− Что понял?
− Я точно знаю, кто из моего класса доживёт до старости, а кто нет. Хочешь, поспорим на что хочешь. Я тебе напишу список, а лет через тридцать проверим. Но меня надо разозлить.
− Тоня. Это несерьёзно.
− Это серьёзнее, чем ты думаешь Антоний. Я вижу людей в старости. Надеюсь, ты никому об этом не расскажешь. В честь моей любви.
Он обнял меня. Он не хотел знать, он оттягивал этот момент. Я отстранилась.
− Антоний! В сотый раз долдоню: я видела тебя монахом, худым, с бородёнкой, с такими вот скулами, − я ущипнула его за щёки – он испуганно вздрогнул.
− Тоня!
− Да. Я видела тебя монахом, с пером и рюмкой с краской. С современной ручкой-пером.
− Стол или конторка?
− Ты не веришь… − Я поняла: бесполезно предупреждать и убеждать, он сделает по-своему и кажется он стал меня опасаться. Я обняла его, взяла за руки: − Руки ледяные, Антон!
От тёплого августа не осталось и следа, от самого счастливого месяца в моей жизни; скоро, очень скоро я уеду от первой любви в осень. Он мёрз в своей рубашке, когда провожал меня.
− Обратно на скейте прокачусь, согреюсь.
От тёплого августа не осталось и следа, от самого счастливого месяца в моей жизни; скоро, очень скоро я уеду от первой любви в осень.
Глава четвёртая. Осень-зима
Сначала мы часто переписывались, реже голосовыми, ещё реже перезванивались. У меня много разных дел, надо дожать кредит. Уборка осенью всегда тяжелая, люди всё лето не убирались, везде грязь, пыль, по углам на потолках паутина. И это в городских квартирах! А ещё учёба. Антоний работал менеджером в ресторане два через два. Сначала описывал всё подробно, как что, что и как. А потом всё реже и реже писал. В ноябре он перестал звонить, звонила иногда я. Я поделилась радостью – мы, наконец, выплатили кредит. Но почувствовала: он не рад, ему всё равно. По привычке я продолжала убираться, глупо лишаться постоянных клиентов. В принципе, на дачу по-прежнему нужны были деньги – теперь бабушка собиралась ставить новый дом, дача – это бесконечная история с вложением денег, но тут хотя бы по желанию, нет этой кабалы с ипотекой. Я ложусь спать обычно в двенадцать, у Антония в это время самый разгар работы. В будние дни, он писал, посетителей мало, могло и не быть совсем. Я стала звонить ему в будни. Не отвечал. Но я настырная. Я хотела услышать его голос, а не голосовые. Дозвонилась. Разговор не задался, не клеился совсем. Я сказала ему: я волнуюсь, как ты. Он ответил: да всё нормально, всё как всегда. Вроде бы ему неудобно говорить, но почему-то сказать мне об этом он не хотел. Больше я не звонила, и он не звонил. Потом он перестал отвечать на голосовые, отвечал в переписке. К новому году и переписка заглохла. Он даже не поздравил меня с наступающим. Я ему написала. Но он не ответил. Это что-нибудь да значило. Я успокаивала себя − много работы под эн-гэ. У меня перед новым годом тоже много работы, а ещё зачёты не за горами, надо было готовиться. Я думала: ну зашивается, там у них сцена, выступления, он мучился с этими артистами и аниматорами, они все чсв-шные. Но вот позади старый новый год. Я сдала зачёты, некоторые на тройки, экзамены тоже на «уд», и меня сняли со стипендии, теперь это было не принципиально, но всё равно я расстроилась. Со старым новым годом я его снова поздравила сама. Написала длинное письмо, как прошла зачётная неделя, как прошла сессия, поныла, что без степухи – он прочитал и не ответил.