− Антоний. Твоя рука?
− Ну что вы. Я архитектурным не пишу.
− А я и смотрю. Неуравновешенная какая кириллица, не находишь? И фермеры в твоём городе так каждую банку от руки подписывают?
− Представьте себе.
− Скандал, просто скандал! Это ж самородки!
− Вас порадовать зашёл. Знаю. Вы оцените. Варенье наивкуснейшее.
− Неужели из домашней клубники? Внукам отнесу, окей.
− Окей, − рассмеялся я.
− Но ты всё-таки не пропадай. Как тебя найти? Если вдруг, что изменится, я тебе сообщу.
− Спасибо, Фёдор Максимович. Я не буду больше надоедать, раз такое отношение.
− Вроде взрослые люди. И такие вот злобные злопамятные мстительные, да что там говорить. Маленькая кафедра, вот и на понтах, как говорит молодёжь.
− Фёдор Максимович, молодёжь давно так не говорит – улыбнулся я, надел бейсболку, натянул капюшон. И мы попрощались.
Большая перемена заканчивалась, в аудиторию входили студенты, аромат духов вперемежку с куревом и запахами сдобы, впрочем пирожками могло пахнуть и из столовой − когда их пекли, запах разносился-разбегался по этажам.
Не буду тут описывать подробно, что я чувствовал. Получается, меня вышибли из научного мира из-за ложных подозрений. Таких, кого вышибли, но по-прежнему фанатиков (страсть ведь не зависит от статуса) я встречал в кружке древнерусской литературы. А почему бы не съездить и не прозондировать почву в самом кружке? Вдруг Староверов и там наследил?
Старая Москва никогда не восхищала меня. Староверов был просто фанатом и таскал меня по центру еженедельно. Особенно смешно, когда он показывал фото старых снесённых домов и Китайгородской стены – у него были какие-то ценнейшие фото, он покупал копии в архиве. Помню однажды он просто не явился в школу в один из мартовский дней: архив один день в году открывал бесплатный доступ в банк фотографий.
Замоскворечье, куда я и почапал, я как и все провинциалы, всё-таки любил. Тогдашняя купеческая окраина (сейчас-то центр Москвы) не сильно отличалась от домов того же Серпухова или Мирошева, да по всему нашему Подмосковью они ещё сохранились, но разрушаются, и рано или поздно будут сметены с лица земли.
После занятий кружка я любил бродить с братом Владимиром по мостам, вдоль Яузы. Брат Владимир в бытность нашу приятелями, говаривал:
− Замоскворечье раньше всегда было можно узнать по запаху – там пахнет конфетами, в две тысячи третьем году закрыли карамельный цех, а не так давно весь остров стал арт-объектом. А между тем ещё в войну на «Красный Октябрь» приезжала жена Черчиля, она дала фото своих детей и ей отлили шоколадные фигуры, внутри которых почивали фото. Первая леди говорила, что Уинстон ест шоколад исключительно «Красного октября». Вот такая история. Теперь же пахнет конфетами на Красносельской.