− Да. Он чист перед тобой Тоня, особенно на набережных Невы, − Дан не выдержал покерфейс и заржал.
Я наблюдал за Тоней нарочито невозмутимо, я давно научился примерять маски, это со Староверовым у нас семейное. Она опять покраснела: её троллят, она − посмешище. Именно это она и предполагала с самого начала, Савва усыпил её бдительность ненадолго. Её ненавидели одноклассники, её все унижали, вот и мы… Тоня снова стала бледнеть, снова на долю секунды закатила зрачки, резко встала, решительно, абсолютно молча пошла прочь.
− Беги за ней, − сказал мне Савва.
− Нет, − ответил я.
− Тогда я побегу, − и Дан реально поднялся, чтобы идти. И он бы пошёл, стал бы её убалтывать, нести ересь и околесицу.
Я встал из-за стола, хотя совсем не хотелось. Я устал, меня разморило от еды и вина.
− Тоня! – я догнал её у проспекта, когда она спустилась с горки, – Тоня на удивление быстро ходила. Я стал рассыпаться в извинениях. Она расплакалась, обняла меня и сказала:
– Антоний! Я тебе больше не нужна?
Мы медленно прогуливались по газону, взявшись за руки. Рядом по тротуару спешили мирошевчане.
− Почему ты не отвечал мне? Скажи, напиши − я хочу понять, мучаюсь весь год!
Я остановился, посмотрел на неё и сказал:
− Ты меня сильно подставила. С контрольной закупкой.
− Но я…
− Не перебивай, выслушай, – приём ещё из салона, чтобы клиент позволил всё сказать. − Ты знала наверняка, что Староверов организовал слежку за мной, он же нанял тебя, признайся. Через детектива, который в бейсболке.
− Нет! – она смотрела на меня упрямо и преданно.
− Ты это преподнесла, как догадку. А ведь ты знала точно. Ты не призналась, что тебя нанял Староверов. Скрыла это, но намекала мне изо всех сил.
− Но я не знала! – она развела руками, как баба на одной из картин нашего ресторана.
− Всё ты прекрасно знала. Вот почему я не отвечал.
− Антоний! – она упала на колени и стала цепляться за мои брюки, как другая деревенская баба на другой картине в нашем ресторане − прохожие стали оборачиваться. – Антоний! Я не знала, клянусь, я предположила.
− Да встань ты! – я схватил её за ветровку и, встряхнув, поднял рывком – ветровка беспомощно хрустнула – по спине как рваная рана расползалась проплешина, показывая выцветшую до рыжины когда-то чёрную футболку…
− Честное слово, Антоний. Я не знала! – слёзы катились ей в рот, она рыдала молча и без гримас. Слёзы раскаяния ещё больше вывели меня из себя. Сейчас я ненавидел Тоню почти так же, как Староверова.
− Я не знаю, как ты снюхалась с отцом…
− Да ты что! Я его в глаза не видела!
− Ага, ага. А эти убеждения работать у него? Это твои личные слова?