− Я стал богу молиться. У них такая игра, они прикалывались. И вдруг я понимаю, что пест настоящий. Я не знал, что он газовый, − твердил я, ещё и ещё раз переживая тот свой позорный испуг. – Может я зажмуривал глаза, когда он стрелял – я не помню. Такое состояние, знаете, живот сводило…
Я не мог придти в себя минут пять, адвокат терпеливо молчал, не торопил меня, дальше по привычке я стал горячо протестовать и возмущаться. С адвокатом я мог себе это позволить. Следователя я боялся, я представлял его спокойным и сухим человеком – я судил о его внешности по голосу. А тут…
− Я по-человечески тебе сочувствую, как человек, а не по обязанности как адвокат. Я не могу разобраться, что и как. Но что-то странно отвечает на вопросы Муравьёв. Лучший друг, говоришь?
− Да. Мы дружили. − И я рассказал всё с детства. Я смотрел на себя и свой рассказ как бы со стороны, вроде бы всё, что раньше – не со мной случилось, с другим человеком: школа и прочее.
− Пожалуйста, делай вид, что полностью слеп, даже если начнёшь видеть. Это может помочь тебе разобраться. Может, в зале суда ты что-нибудь поёмушь. Знаешь бывает: человек среагирует и выдаст себя. Взглядом, движением. Что-то прояснится лично для тебя.
− Но я не вижу.
− Суд не сейчас же, прогнозы у тебя хорошие.
− Вам сколько лет, Константин Маркович? – адвокат сидел на фоне окна и я видел силуэт тучного мужчины, мне подумалось: а сколько ему лет, наверное за пятьдесят, но голос такой вкрадчивый, понимающий, не старый.
− Мне сорок три. А что?
− Ничего, просто, − вздохнул я.
− У вас, у всех троих в крови нашли алкоголь, Антоний.
− Чуть выпили-то днём, то есть под вечер. Разошлись поспать. Муравьёв и ехать с нами не хотел. Я был за рулём, но я был трезв. А на обратной дороге за руль сел Савва. А после уж я, после тёмного участка.
− Антоний, в анализах нашли промилле. Это факт.
Я поговорил с ним на отвлечённые темы, когда отошёл от первого потрясения насчёт гипотезы Константина Марковича, спросил:
− Как там Дан?
− Нормально. Но ходить никогда не будет, − сказал адвокат, я видел, что он отвернулся и смотрит в окно, – с незрячими ж не церемонятся.
− Как?
− Позвоночник сломал. Вы-то с Саввой на подушках безопасности выехали, то есть Савва, увы, умер, но…
Я знал, как умер Савва. Ему перерезало артерию на шее обломком пластика, пока нас доставали из машины, или что-то в этом роде. Мама рассказывала, но она всё начинала плакать, я не уточнял. Антонио вполне сносно объяснил, что у Дана подушка не сработала. Это вполне возможно, порш у Саввы был после ремонта, я никогда не уточнял, откуда и та первая вмятина на задней двери, и последующие, которые он регулярно ездил выправлять. То есть, по мнению адвоката Константина Марковича, у порша это была вторая авария и подушку то ли не заменили, то ли она просто не сработала. Порш стоял на экспертизе. Именно на анализе волос и ДНК проверялась моя версия о том, что я вёл совсем не долго, не всё время. Но как они там что-то могли понять, когда мы с Саввой постоянно во время поездок пересаживались: то он, то я.