− Случайность. Что-то у Саввы щёлкнуло. Отвлёкся может, забыл блокануть двери. И ещё он азартный. А я тебе говорю – мотик, бэха эта, просто нас пасла, ну напоминание Савве, где тебя выбросить, ну или выставить. А он с ним – бодаться.
− Так он меня и посадил за руль.
− Неважно. Он же ракетницей в него стрельнул. И тот – в перчах, тоже в раж вошёл. У него вилка – ты видел? Сори. Только рёхнутый такую закажет.
− Но зачем? Зачем?
− Всё, Тох. Прощай.
− Зачем?
Он понимал: я не отстану. Ну и он хоть и без ног, я-то без глаз. Я теперь сто процентов хуже его, наконец сбылась его мечта. Он не второй, а первый. Я от него завишу. Но, положа руку на сердце, мы теперь с ним оба сотые, хорошо не двухсотые.
− Не знаю, зачем, ничего не знаю, – нервно огрызнулся Дан и прошипел явно с неохотой: – Попросили сказать, что за рулём был ты всё время. Два года условно – это ни о чём вообще, а мне медкомиссию теперь не пройти, − зарыдал Дан. – Жду – не дождусь, когда Лизок права получит. Не бросила, – сказал он с гордостью, с намёком наверное, что я-то один, а он, Дан, – с Лизком: – С Лизком стану гонять по нашему смертельному маршруту, вспоминать дела давно минувших дней (Он прав: между августом и декабрём не четыре месяца, а сорок лет!), летишь – и вроде как ноги есть, жду-не дождусь. Всё из-за тебя-я-я… что ты там натворил в своей Москве, что тебя в Мирошеве заказали-иии?..
Он идиот, он сошёл с ума. И Савва идиот. И Баскервиль дебил. Надо валить.
− Всё, Дан, я пошёл. К тебе клиент.
− Лиза! – позвал Дан и ту же настороженно спросил:− Ты увидел, что кто-то пришёл?
− Не-ет, ну что ты, − я скорчил наивную гримасу, − у меня теперь слух, как у ищейки. Слышишь: тук-тук по лестнице…
− Беги, Тоха, пока не поздно, пока не труп! Вали с нашего города навсегда, – он просвистел так противно, − всё равно найдут и мочканут. Лиза!
Меня задел клиент, протиснулся, сходя с лестницы, горячо извинился. Дедок, которого я видел давным-давно, лет пять назад, проковылял мимо меня, опираясь на неизменную палочку – мы с ним из одной команды. А дедок вроде живчик и помирать явно не собирается, судя по тому, как он бодренько общается с Даном, как трясущимися руками достаёт очередной смартфон, убитый повзрослевшим внуком… да уж. Как давно это было, когда я притащил к Дану Тонин айфон. Какие мы тогда были счастливые и даже не догадывались об этом.
Лиза помогла мне выйти. Я чересчур часто трынькал перед собой тросточкой, чтобы все видели, какой я навсегда слепой. Я видел, как жалеют меня соседи, они по моему, специально вышли на улицу посмотреть, кажется, они сторожили у подъездов, ждали у окон, когда я покажусь из дома быта. Надо притворяться слепым, раз уж вышел на всеобщее обозрение. Притворяться! Притворяться несчастным и дезориентированным, принимать помощь сострадальцев, пусть доведут до дома, хоть я и вижу подъезд. Я раньше-то выходил с мамой под руку, но впервые один. Только «слепота» могла меня спасти от неминуемой смерти. А вдруг меня выцеливают из какого-нибудь окна? Снайпер какой? Тогда надо стремительно гнать в подъезд. И я побежал… Плевать, что Лиза увидит, другие бегают же, паралимпицы, вот и я пробегусь. Мне казалось, что из окон, с деревьев, с крыши котельной меня взяли на мушку. Они везде и повсюду: осведомители, тайники, стукачи, ясновидящие… Дан своё получил, на всю жизнь, до конца дней. Получается и он, и Савва, − это я размышлял, вернувшись домой и запершись в ванной, ненавидели меня. Ну хоть бы кто-то сказал правду, спалил бы заказчика!