В палате было темно, свет фонарей, что падал из окна, ложился неровными мазками, очерчивая силуэт кого-то толстого и большого. Аморфная и серая, похожая на студень тварь пристроилась в ногах.
Любу тут же охватил ужас, который отозвался спазмом в животе.
— Помог… пхах… могите, — попыталась выдавить из себя она и поняла, что голос пропал. Неподъёмная тяжесть навалилась на грудь. Мешала дышать.
Тварь у ног задрожала и стала перетекать ближе, ворча нудным тягучим голосом:
— Живот крутить буду, крути-и-ить, пхх.
Люба попыталась пошевелиться, чувствуя, как серая масса ползёт по ней, тяжко приминает ноги. Пятно фонарного света выхватило макушку твари — постоянно перетекающее, меняющее очертания бугристое месиво. Посреди него каким-то образом держались два красных круглых глаза. И в них не было никакого выражения, животная тупость, а ещё боль. Как будто тварь сама мучается, а теперь ползёт к Любе, мучить её, делиться болью.
Люба забилась на кровати, пытаясь кричать, шевелиться. Но ничего не выходило. Вместо криков вырывались едва слышные хрипы, тело будто придавило бетонной плитой. А тварь всё ползла, добралась до вожделенного ей живота и стала крутиться там, мять, будто старалась угнездиться в теле Любы, заползти внутрь. Проникнуть в самое её естество.
— Ещё ампулу! — громовой голос вырвал из кошмара. Темнота тут же рассеялась. Вместо неё в глаза ударил свет, который заполнил собою всё пространство и ослепил Любу.
— Сестра, быстрее! — тот же голос, требовательный и слегка раздраженный.
Размытые силуэты, мельтешение перед глазами, ощущение парения. Боль в животе прошла, и стало мягко и уютно, будто Любу укрыли большим толстым одеялом. Она поплыла на волнах, забывшись в лёгком, приятном сне.
— Сильнейшая интоксикация… возможно, это паранеопластический синдром… мы, пока не нашли опухоль, но как только будут готовы анализы… ваша сестра… мне жаль, — слова долетали словно издалека, обрывками и тревожили. Заставляли проснуться.
«У меня же всё хорошо, почему жаль, — подумала Люба, плавая в блаженном полузабытьи. — И почему Верка здесь? Она же только что ушла».
Но когда остатки сна наконец-то рассеялись, Люба всё вспомнила.
— Вера? — она открыла глаза и не сразу заметила сестру. Та стояла у окна, сгорбившись, повернувшись спиной. На улице темнело, зажигались фонари. Будто Верка никуда не уходила, и не было той страшной ночи, будто Люба задремала и всё это ей приснилось.
— Вера? Сегодня ведь воскресенье?
— Понедельник, — ответила сестра не оборачиваясь. — Ты весь день в отключке пролежала. Под лекарствами. Ночью тебя врачи еле спасли.