Единственная проблема заключалась в том, что Адам всё ещё выглядел точно так же, даже лучше. Годы сделали его еще более привлекательным. Он выглядел светским и современным, уверенным в себе, совершенным. Даже следы седины в волосах делали его еще более утонченным. Я почувствовала прилив тоски и стыда. Адам, возможно, и не узнал меня, но я определенно его узнала.
— Эй, Ларри, я, пожалуй, пойду домой. — Услышала я свой голос. — У меня есть тонна работ на проверку.
— Удачи, — сказал Ларри, сочувственно глядя на меня. — Настройся и выпей двойной скотч. Это укрепит тебя. — Он поцеловал меня в щёку и направился обратно к бару.
Я шла домой в лучах заходящего солнца по обсаженным деревьями улицам Фэрфакса с его рядами очаровательных коттеджей, аккуратными живыми изгородями и лужайками, мимо президентского особняка, построенного на рубеже веков, покрытым красной кедровой черепицей. Прямо за углом находилась моя квартира, на верхнем этаже трехэтажного викторианского особняка. Ларри называл её чердаком всякий раз, когда приходил.
Это место напоминало мою студенческую комнату в общежитии: крошечную, единственную на верхнем этаже готического общежития, с ромбовидными оконными стеклами, окислившимися зеленью по краям, и усиками плюща, которые вползали в щели между камней. Адам всегда мог точно определить мое окно со стороны улицы.
— Видишь? — Произнёс он. — Вон там, справа, твоя комната. То тёмное окно.
Конечно, там был ряд окон, освещенных, как рождественская гирлянда, света не было только в моей.
— Вот почему я знаю, что тебя там нет. Потому что ты здесь, со мной…
Я вздохнула. В квартире было темно, но никто не заметил, дома я или нет. Только Джеллиби, которая ждала меня у входной двери и мяукала, ожидая ужина. Я провела рукой по её спинке и хвосту, похожему на шлейф, прошла на кухню и, насыпав немного сухого корма в миску, наблюдала, как она ест. Налив себе бокал вина из полупустой бутылки, отправилась на диван любоваться закатом.
Повинуясь порыву, я подошла к своим книжным шкафам, до потолка забитыми романами, справочниками и журналами — моими рабочими «инструментами». Я бросила взгляд в дальний угол одного из шкафов, пробежала пальцами по пыльным корешкам, пока не нашла то, что искала, — тонкий, потрепанный томик серии Penguin Classic с характерным черным переплетом.
* * *
ЭТА КНИГА БЫЛА ПОДАРКОМ от Адама в год моего выпуска.
Поначалу наши отношения начинались медленно, за кофе и ужином, за разговорами о занятиях, о книгах, которые мы читали, и о работах, которые писали. Летом, между моим первым и вторым курсом, Адам вернулся в Лос-Анджелес, чтобы работать на стройке, а я вернулась во Флориду, чтобы помочь отцу в проверке кредитоспособности и жалобах арендаторов. От скуки и одиночества мы писали друг другу длинные письма. Мое было наполнено жалобами на отца и сестру, его — описаниями коллег и школьных друзей. Обычно он подписывал свое письмо «abrazos» — «обнимаю» по-испански, но однажды летом оно сменилось на «besos» — целую.