– Позвольте, – вмешался академик Петлянов. – Почему мы не знаем про еще какой-то счет?
– Это счет частного кооператива Черкинского, – сказал кто-то.
Тот взорвался:
– Я делаю доброе дело! Сохраняю резерв, которого у этого идеалиста нет.
Члены Совета, впервые столкнувшиеся с возможностью отвечать самим вместо исполнительного директора, засомневались.
– Это же использование служебного положения!
– Надо потребовать, чтобы он отдал все деньги на счет исполкома!
Черкинский побагровел.
– Вот вам! Эти деньги я заработал сам, не вы.
И выскочил вон.
Члены Совета были ошеломлены. Академик Петлянов сказал:
– Надо его исключить, пока на развалил движение.
Большинство проголосовало за исключение.
Тогда все обратились ко мне.
– Все же он набил шишек, – сказал академик Петлянов. – А преодоление ошибок и рождает профессионалов.
Несмотря на мою просьбу уйти по собственному желанию, решили дать испытательный срок на один год. Никому не хотелось брать заботы об организации на себя.
Я приходил к Новому году в тревожном ощущении – как мало у меня близких, расположенных ко мне.
Побывали с Катей в семье Игоря. Есть особая аура родственности с ними, но в ней – какая-то недорешенность близости, печаль.
Его жена с роскошными ухоженными волосами, спадающими прядями на грудь, вздыхала.
– Надо моему Игорьку искать работу – не можем свести концы с концами.
– Я Диму не брошу, – смеялся Игорь. – Где он, там и я.
Посетили родственников Кати, там мне было скучно, нет общего.
Какие-то странные телевизионные передачи – для детей, сплошь воспевающие «любовь», с мистическим токованием и дрыганьем ногами.
Катя выговаривала:
– На кого ты злишься? Из таких людей и состоит народ, наша жизнь. Народ хочет, чтобы ему помогли, и не навязывались. Деньги – это выживание. А если трудно выживать – то зачем такая работа? Нельзя на сотрудника смотреть узко, как на наемного работника.
Вчера ездили с Катей на центральный рынок.
За железными воротами под перетяжкой с надписью «Гласность. Перестройка» была неразбериха.
С ящиков продавали всякую ерунду – кооперативные тряпки, тапки и сумки, бананы с крупами и водку из-под полы.
На беленой стене «сортира» записочки: «Куплю $, СКВ».
В магазинчике дикие очереди за водкой. Покупали «коммерческие» сигареты «Космос», за «бешеные бабки». Ходили легенды, что за трояк продавали трехлитровые банки с папиросными «бычками». Разнесся слух: в московском Универсаме «выбросили» соду!
Все очень дорого, инфляция достигла сотни процентов. На меня рынок произвел гнетущее впечатление, несмотря на его изобилие. Как будто видел все пророческим оком безысходности. Под всем этим нарастает грозный гул чего-то неотвратимого. Это не так, – уговаривал сам себя. – В людях упрямо и хлопочуще продолжается жизнь, хотя есть и тупой эгоизм желудка, и страх свободы, и где-то вечное цветение природы. Хотя главного ощущения все же нет, что вынесло бы над этой помойкой.