Это ль родина – старых домиков ряд
И разрушенной церкви небесной зияния,
Непролазное бездорожье и грязь,
И стремлений сужение – до выживания.
Моя родина – искренний воздух пространств,
Несмиренности раздражения горные
От рязанской грязи девственных трасс
До уюта норильской тьмы рукотворной.
Моя родина – тайный в мире настрой
И мышления нового невероятность,
Этой веры древних селений покой,
Неизменный – его в настоящем не спрятать.
____
И я вылетел в далекую провинцию на востоке вместе с делегацией члена Парламента, нанайкой. Это была маленькая узкоглазая женщина, вся словно закрученная пружиной энергии, через головы идущая к своей цели ради исконных прав своего маленького народа и против нарушения экологии его обитания. Ее не интересовали сами люди. Она, как нанайская королева, властно доминировала, могла взять чужой зонт, сломать его на ветру, и отдать не извинившись, могла обозвать заносчивую спорщицу «сучкой» и т.п. С ней мне было неуютно. Но в истории, наверно, останется, думал я, ее «волевое добро» для родичей, поднятое до высот шаманства.
Полет был тягуче нудным, но не утомлял. Я смотрел на стремительно летящие к притягивающему закату гигантские багрово-лимонные полосы облаков, разделяющие тьму Земли и жуткую мистическую синеву неба (каково же тогда космическое пространство?), и почему-то весь путь сочинял длинное, как полет, стихотворение.
Как далеко за корпусом Земли
С ее цветной под облачностью картой,
Где расписных узоров рек разлив,
С ее теплом, как даром, астронавту,
Как далеко мой пропад в суету
Непрочной лихорадочности дела,
Где тупо подводил уже черту,
И все забыл, не помня охладело.
Ах, вот она, Восточная Сибирь —
Сплошные блюдца вод – озер железистых,
Но эта, не годна для жизни ширь
Таит для небывалой рыбы нересты.
Внизу – дальневосточная тайга.
Так вот откуда жизнь моя огромная
Явилась, чтоб раскрыться наугад
Всем счастьем, всем распахом силы пробуя.
Я канул здесь, в бессмертии своем,
Хоть для контроля здесь в командировке,
Чтоб на него не шли тупой войной,
Лес за валюту продавая ловко.
Как это странно – лес распродают,
И в вырубке – нет места для бессмертья.
Великой экономики маршрут —
Больное направленье, как ни мерьте.
Я как будто проснулся. Что это? Противостояние двух сторон – столицы и провинции? Почему здесь воскрес мой дух, даже потянуло на стихи?
Несмотря на то, что аборигены жили, как все, в скудости, выбрасывая мусор прямо у порога своих домов, у меня не осталось ничего, кроме радости обретения друзей.
Местный предприниматель Салават и его приятель шаман Ильдар пригласили меня в сауну. Голые потные местные предприниматели, сидя на скамьях парной, говорили о событиях в центре, показывая их осведомленность перед столичным гостем.