Тот рассказал, что весь Дальний Восток кипит, восстает против партаппарата. А ВЦСПС-овцы катаются в Японию на специально зафрахтованном пароходе, там рыскают по магазинам.
____
Я бывал в командировках в провинции – надо было создавать там филиалы. Там жили больше садом и огородом.
Казалось, что только там сохраняется наивная чистота. Ф. Искандер писал, что труднее всего поддается идеологизации крестьянство, здравый смысл его жизни (череда времен, круговорот в природе, «что посеешь, то и пожнешь»). Естественное самобытное мышление не убито утопией. Там забронировались перед растущим ожесточением, и потому сторонятся милосердия и помощи.
Реабилитированный писатель-эмигрант писал: раньше в деревне, не владевшей широкой информацией, был космос. Крестьянин «трапезовал» – богово было все, вплоть до утвари. Сейчас утварь утилитарна – человек сделал, включая Бога. Бог удаляется, мы все заглушили собою. Личность противна, если ее много.
Деревенская проза изображала, как там трудно еще рождается свободный человек. Через трагические взрывы отчаяния, самосуды. Вечный испуг, страх остаться без копейки создает сметливость, плюшкинскую бережливость, растительно-бессознательную ожесточенность. Укрепляются новые навыки несвободы, усеченное сознание. Крестьянство – затонувшая атлантида духовности.
Художники находили родину духа в народном сельском духе. Там видели еще живое, не погубленное.
А наш критик хромец Толя Квитко перед очередной поездкой разъяснял мне всю глубину проблемы:
– Дух народа травмирован! Был воспитан как имперский, а после распада ищет восстановления традиции. Перед ним два пути: конфедеративный (замена Союза) и этнический – самый страшный. Город равнодушен к этническому пути, а село склоняется на этот путь, ибо опасается диктата промышленности, и что прозападное государство будет опираться на бизнес. Ищет поддержки госсектора. Идет раскол между центром и провинцией (вместо былого конфликта между городом и деревней). Так что, травмированная идея имперской государственности ищет выхода.
Считалось, что в провинции местная литература живет так, как будто не существует огромный внешний мир, словно в заколдованном царстве Берендея. Отсутствие дифференциации в культурной среде – вот характерная черта провинции. Там нет течений, не к кому примыкать. Один журнал на разные взгляды.
Но мнение о нравственной провинции казалось сюсюканьем, провинция гораздо сложнее. Я же носил провинцию в себе. Помню прежде всего сложность провинциалов, а не кажущуюся простоту. Пример – я, изнуренный загадкой сути бытия, вплоть до аскетизма.