Ему возражали из зала:
– Что такое свобода? Свобода выбора? Разве мы выбираем, кого любить, во что верить, чем болеть? Любовь – деспотия. Свобода – негативна – предполагает отсутствие, пустоту.
Я заметил, что стал думать абстрактно, что осуждают идеологи, по-человечески, а не по-советски, как раньше. Нет коммунистов, тоталитаризма, это обрядные маски, под которыми скрываются добро и зло. Под маской коммуниста, почему-то ему необходимой, мог быть порядочный приспособившийся человек, и делать нормальное дело жизни. Или палач, упивающийся лежащим телом под его блестящим сапогом. Поэтому жизнь была такой же полноценной, несмотря на палачей, как и в прежних эпохах, ее невозможно зачеркнуть.
Наверно, это во мне остатки ренессансной веры в оптимистическое будущее.
Однако у участников преобладали тревожные мысли. С трибуны кинокритик, женщина с грустными глазами, говорила печально. Неустроенность и неустойчивость, летучесть настроений "Вишневого сада" Чехова, теряющего "родной дом" – это символ переломной эпохи, теряющей родное. И в то же время символ всей нашей эйфории, никчемности, иждивенчества. Чехова продали, как невосполняемые ресурсы. И бессвестный лакей Яша смеется со стороны – он будет хозяином. И Лопахин, как любимую куклу, желанную вещь, обнимает Раневскую. Чеховский взгляд со стороны – не Яшин. Мы и не знаем уже зрителя. Прошло, когда играли на зрителя, знали своего.
Уже знакомый упрямый писатель Сальный с вдохновенно спутанными волосами, увлеченный русским языческим фольклором, словно не слыша предыдущих ораторов, неприятно хакал:
– Все, что произошло у нас и в Восточной Европе – бархатные революции, это запоздалый повтор пражской весны. И тот же сценарий – Комитет спасения. В Карабахе идет иррациональный процесс, его нельзя остановить. А Ельцин поехал туда – примирять стороны. В Афганистане сдаются наши позиции. Там создается мусульманский щит, который повлияет на все мусульманство. Нашим «афганцам» внушили комплекс неполноценности.
Из зала кто-то крикнул:
– Вся вот эта либеральная мразь – это всего лишь часть людей, которые активно сдавали Советский союз! Остальные до сих пор в тени.
Диссидент Марк, сидя рядом со мной, осунувшийся от мрачности, ворчал:
– Пускаем сгустки злобы во вселенную, ибо чуем катастрофу. Нынешняя агрессивность – сублимация страха. Страна отдана на разграбление. Возрождение культуры невозможно. Роль интеллигенции плачевна – делит воздух. Люмпенократия – каждый власть, сам за себя.
Осанистый доктор филологии из Института гуманитарных исследований неспешно разложил на трибуне бумажки и стал излагать мысли, высиженные в тиши кабинета: