И вдруг опаляло внутри: она до сих пор любит другого! Почему не могу уйти от нее?
Но это была не ревность. Что такое ревность? Ужасное подозрение в измене с кем-то чужим близкого человека в настоящий момент. Одни, натуры грубые, мстят возлюбленной кровью, другие решительно обрывают, навсегда.
Меня не покидало ощущение, что меня не любят, потому что любовь истрачена на другого. Зачем тогда она со мной? И зачем я с ней? Оскорбление самого интимного, чистой невинности – реальной грубой жизнью. Это было болезненно, как, наверно, насильственное лишение девственности. Потеря невинности души. Тайна моей любви – в чем-то первозданном, чистом и невинном, что мы, мужчины и женщины, теряем, рождая при этом новое первозданное и чистое, и в этом наше бессмертие. Я стал взрослым.
____
Возвращаюсь к тому времени издалека, из начала нового века, и снова становится больно, что был так глуп.
Катя недоумевала, откуда такое обособление? Не могла представить, что это может быть из-за ее прошлого с другим мужчиной, ведь это был первый неудачный опыт, за что итак поплатилась.
Она, конечно, не видела причины моей боли. Наверно, ее тоже уязвляло одно – недостаток моего внимания к ней, всегда остро чувствовала, когда я приходил поздно пьяный, неизвестно от какой бабы. Она заламывала руки в отчаянии. Ей казалось, что вышла за того, кто ее не любит. Не понимала, что во мне есть еще, как мне казалось, стремление к тому, что и у женатого Данте – к идеальной Беатриче, после смерти вознесенной в сияющие сферы.
– Ты говоришь ерунду, – сдерживал я. – Как можешь меня подозревать?
Наше взаимное притяжение как-то удовлетворяло меня. Я тогда не думал о том, что она была типичной женщиной, не могущей позволить себе других потребностей, кроме семьи, – ведь все остальное, социальное, было предопределено. Система была незыблема, и каждому отводилось свое место.
Но странная боль, вызванная тоской моей бродячей натуры, и нелюбовью ко мне, мучила меня, и наверно ее, до ясно ощущаемой возможности разрыва.
Мы с Катей спорили:
– Я тебя люблю.
– Нет, не любишь
– А вот ты меня не любишь, знаю. Любишь не меня, другого.
– Нет у меня другого, тебя люблю! Зачем ты меня мучаешь?
Она плакала тихо, голосом дочки. Видно, не могла вообразить моей мужской ревности, и что ее тело горько для меня.
Но стабильность наших отношений на этом уровне удовлетворяла нас.
Когда я уходил на работу, она спросила:
– Ты будешь сегодня вечером дома дежурить? Я ухожу с подругой в театр.
– Я всегда держу слово, – гордо сказал я. Она закатилась смехом.
– Ха-ха-ха!