Утром открылся яркий вид на сад. Все цветет, заросло. Груша, недавно гудевшая от пчел сплошь в цветении, отцвела.
Светка лежала на раскладушке на воздухе, держа кота Баську, ворочала коленками и разглядывала розовые пятки. Катя прореживала крошечную плантацию желтых и красных тюльпанов.
Я косил траву, глядя в упор в ее зеленую гущину, раздражаясь от необходимости вырывать с корнем пырей, и приятно было косить ломкую, с прозрачными стеблями – легко и ровно она ложилась. Полол грядки клубники, обеими руками влезая в них, и в заросли бледно-зеленого до прозрачности щавеля.
Разразился дождь. Мы побежали в дом.
– Ух! У-у-у! – кричала Светка с крыльца. – Что же это! Ветер какой. А что трещит в доме? Все покидались в свои домики. Вот бы мы сейчас на улице были! Ты бы не пенял.
Она забеспокоилась и побежала внутрь.
– У меня Бася внизу плачет! Вот так: «Мя-а! Ма-ма!» Бася, что тебе надо, плачешь? Я же на работе.
Слышу из глубины комнаты:
– Ну, что у тебя все сползает? Это у тебя плохая привычка. Почему ты такой толстый? Не стоишь? Ты у меня плохой. О, боже мой! Не могу, ну я не могу. Знаешь ты, кто? Это не для тебя штаны, а я… на…пяливаю. Сейчас в туфли тебя окуну, хочешь?
Мама готовила еду, молодую картошку с молоком. Света кормила Басю картошкой. Кот залез на стол и выпил ее молоко. Света тыкала в него ложкой.
– Ну, крыса Шушара! Уходи!
Она со своим котом вертелась, мыла ему лапы в миске и приговаривала:
– Чорту-дья-а-вол! Чорту-дья-а-вол!
Я ругался с ней.
– Не издевайся над котом, не дергай его за лапы.
И вдруг подумал: вот оно, простое счастье – делаешь дело, а рядом: "У, брось плакать! Никак не завяжешь башмаки. Кот не умеет сам завязывать ботинки, а я должна еще помогать ему. У! Шут с тобой. Папа, с этим котом шут? Ну, ходи так. Шут с ним.
Я готов бесконечно прислушиваться к ее лепетанию. Чистейшая игра, и все всерьез. Какое разнообразие в разных преломлениях слов, видно, это ее саму увлекает. Я был лишен способности выдавать необычные слова.
Внезапно поковыляла на горшок. Приговаривала сама себе:
– Оо, хочу какуунить! Наконец-то, какуню. Я прямо отошла. Как будто сначала вошла в горшок, а потом – вышла.
Как будто инстинктом знала теорию относительности.
Я укладывал в постель Светку, прыгающую и ржущую. Мама кричала:
– Прекрати, не возбуждай ее.
В постели одна ее косичка – заплела мама, торчит из подушки. Она лежала на ухе, слушала, как бьет, шурша в подушку пульс. Неразлучный кот лежал на одеяле.
Вышли с мамой на крылечко, покурили.
– Работы тут! Под яблони селитру полила. Выполола огурчики. Светка не дает шагу отойти. Все время впереди ходит, мешает. Отвлекла ее, выложила из Чуковского все, что знала, та притихла. А Пушкина стала читать – ей скучно, не поняла. Говорит: если царевич был мошкой, то осой – может быть?