– Альпинист не должен смотреть на вершину, а только на 10 метров вперед, и тогда преодолеет. Вот и вы – на одну строчку вперед.
– Да ну тебя! Я о деле, а ты треплешься.
Здесь было одно и то же.
Вошла изможденная тетка, с шубой на руке.
– Мне эксперта бы.
Тетка купила шубу, "на месте, где сидим, вы понимаете? – вытерлось".
Она причитала:
– Легко ли? 325 рублей заплатила, в кредит, еще не выплатили, а уже износилась. Дочери купила, копила всю жизнь.
Прохоровна искусственно пригорюнилась.
– Да, конечно. Но что поделать – эксперт не может назвать это производственным дефектом, поскольку тут замины – это же искусственный мех.
Та ушла успокоенная от безнадежности, махнув рукой.
Прохоровна вздыхала.
– Это отвратительно. Все-таки жалко покупателей, ой, жалко. Эксперт прав, но и покупатель прав – покупаем по дешевке то, что за границей на один сезон покупается, а продаем дорого, мех-то искусственный, а цена – естественного. Наденешь – и замины. Но покупатель не виноват – отвалил кучу денег.
В женском кругу обсуждали подарок ко дню рождения Прохоровны. Ирина оживилась.
– Белье? На радость ее Геннадию Ивановичу?
– Коротенькую комбинацию, – радовалась Лиля. – Чтобы распахивалась перед ним.
– Цвета роковой ночной воды.
– Тьфу, нехорошо лицемерить, – возмущалась Лариса.
На работе первый день после отпуска провел кое-как. Странную роль играет привычка. С одной стороны – привычка свыше нам дана, замена счастию она. Без ее автоматизма невозможно было бы жить. А с другой стороны, она постепенно убаюкивает душу, и из ее уютного гнездышка уже невозможно выйти. Об этом мало пишут, мало знают, какую огромную роль играет в социальной жизни привычка. Отсюда консерватизм, натурализм, застой в умах и самой жизни.
Спас профком, предложил билеты в Театр эстрады. Обязали участвовать в мероприятии всем коллективом.
В фойе изостудия, выставлены картины и фотографии о комсомольцах 20-х годов, молодые строители, оратор в благородном негодовании, рубрика "Молодость наша", и пр.
В полукружьи зала с потертыми бархатными креслами на сцене толстая окорсетенная певичка с выпирающими мясами, в роковом черном платье с блестками, держала микрофон в полной руке в кровавых перчатках, и в позе кинозвезды ломала руки, изнывая лицом: "Вернись, я все прощу".
То был вечер романсов, вернувшихся в шестидесятые из чеховского времени, когда вся темная жизнь сузилась в луче любви двоих. И в них – вера во что-то сладостное, бесплотное.
Сзади яростно аплодировали.
– Бра-а-во! Ой, какая молодец! Би-и-с!
– Просим: "Ах, не любил он…"
– Пару гнедых!… Бубенцы!