Кира упиралась из последних сил, но ладони соскальзывали с мужских плеч, не достигая и малейшего видимого результата, а шею ломило от собственного напряжения и давления его руки. В попытке издать стон отчаяния она раскрыла губы шире и впустила его язык. Такой же наглый, упрямый, несгибаемый! Протестующе замычала, но на этот бесполезный жест лишь потратила силы. Уступать Максим и не думал. Он напирал и напрочь ломал оборону. Рычал, как дикий голодный зверь, упиваясь её сопротивлением. То ли целовал, то ли доказывал своё право быть. Быть рядом с ней, в ней, быть главным! Желал подчинить, завладеть любым способом.
А она боролась. Не с ним, не против него. Кира боролась за себя, слишком чётко осознавая утопичность нарастающей страсти. И это он тоже знал! Потому и оставался непробиваем. Потому ни на мгновение не усомнился в правильности действий. Знал с самого начала! И так подло молчал…
Кира принялась без разбора колотить по нему кулачками. По спине, по плечам, по шее. Вымещала злость и обиду. Вымещала всё то, что так старательно прятала внутри. Это был страх сделать первый шаг, выдавить из себя первое слово, неуверенную улыбку. Это было первое принятие себя как женщины в его глазах. Это было желание вызвать его интерес, заставить задержать взгляд, попытка быть с ним на равных, ведь это казалось таким важным тогда…
А Максим не отпускал. Любой её жест, каждый вздох выворачивал в свою пользу. Прижимал к себе так жадно, так сильно. Забываясь, стонал. Угрожающе и зло. Возбуждённо рычал на ухо, игриво прикусывал мочку. Потом что-то шептал. Что-то пошлое, низкое, мерзкое… А ненавидела Кира себя. За то, что слушает, за то, что жаждет большего. К чёрту правила и условности! К чёрту принципы и выдержку! Она впервые чувствует себя живой, сильной, способной на многое. Впервые, кроме отвращения и ненависти, внутри горит другое, не такое страшное, но не менее опасное пламя. И впервые его не хочется потушить. Вот только сопротивление уже не остановить. Сопротивление достигло пика, а её мужчина своего предела. Предела терпения и желания. И потому, больно сжав ладонью её челюсть, подбородок, верхнюю часть шеи, он удовлетворённо застонал. Оттого, как совершенна она в своём стремлении удержаться на плаву, не поддаться, не утонуть вместе с ним. Как совершенна она в своей гордости и неприступности. Как совершенна в борьбе с самой собой. И даже проступающая дрожь не портит этого идеала женственности. Ведь была слабой и сильной одновременно… мягкой и в то же время решительной. Особенной. Для него. Единственной.