Касиан сразу предупредил пришельца, что его заведение – не гостиница, а тайное пристанище, в котором останавливаются только контрабандисты. И коли ему угодно здесь переночевать, придется заплатить три реала. Однако у коротышки не было ни гроша за душой. И тут раздался громкий голос одного старого пурпура:
– Готов поспорить, что это филер.
Его товарищ, жевавший здоровенный кусок сыра, спросил:
– Кто тебя подослал? Испанская полиция или французская?
– Что мне с ним делать? – обратился Касиан к присутствующим.
И пурпуры с той же непосредственностью, с которой простой горожанин указывает заблудившемуся прохожему дорогу, ответили:
– В расселину его, в расселину!
Касиан достал из-под стола револьвер, который несколько лет тому назад оставил в качестве платы за постой один карлист, отправлявшийся в изгнание. Это было достойное оружие – лефоше образца 1863 года, на рукоятке значилось: «Завод Овьедо». Касиан вложил шесть патронов в барабан и под дулом револьвера вывел Хик-Хика на улицу.
Они прошли пару сотен шагов до узкой расселины в горах, и все это время дуло лефоше упиралось в спину Хик-Хика. В этих краях, на вершинах мира, убийство казалось делом простым: смерть сразу сменялась забвением – человек падал в пропасть, и природа поглощала его, словно он и не являлся никогда на свет. Сбрасывать жертвы в расселины было принято, выбирали при этом не простые овраги, а глубокие щели, ведущие в пропасть. Пурпуры утверждали, что расселины Пиренеев так забиты трупами, что в один прекрасный день кости вылезут на поверхности земли.
Касиан велел Хик-Хику остановиться возле одной из расселин: пропасть казалась бездонным колодцем, только отверстие было не круглым, а узким и длинным, словно улыбка дьявола. Когда Хик-Хик оказался между обрывом и револьвером, Касиан решил еще раз попытать удачу:
– Заплати три реала, и я тебя отпущу.
Хик-Хик заныл, упал на колени и признался: ему пришлось бежать от стражей закона, потому что был он революционером, верившим в идеалы акратии. Забирая в полицейский участок, его били железным прутом и приговаривали: «Вот и похихикаешь ты у нас теперь». А он отвечал им в помутнении рассудка: «Похи-хик… Похи-хик…» – потому его и прозвали Хик-Хиком. Но в 1888 году в Барселоне проводилась Всемирная выставка, власти хотели очистить город от всякой шантрапы, и полицейских всюду было пруд пруди. Устав от бесконечных побоев, наш борец за справедливость решил удалиться подальше от городов. Но двигаться вперед он уже не мог: по другую сторону границы его тоже ждали полицейские и судьи. Хик-Хик закончил свою речь торжественно: