Франсуаза отклоняет голову и смеется.
— Вот так это делается, брат. Продолжай.
Я бросаю взгляд на мадам Лемер — хоть я знаю, что она не хочет моих извинений — и выношу девочек из комнаты. Они болтают, как будто все в порядке, но бравада, которую я испытывал раньше, смех, волнение и теплое чувство принадлежности, свертывается в моем животе, как скисшее молоко. Я полностью за то, чтобы злить старую летучую мышь, но это было жестоко и унизительно. Мне нравится думать, что мои девочки отличаются от других дворян, но Франсуаза звучала так, как Людовик, или отец, или их мать, мадам де Монтеспан.
По моим костям струится лед.
«Как скоро она скажет такое тебе? Когда поймет, что ты сын посудомойки? Еще ниже, чем мадам Лемер?».
Технически девочки — бастарды, как я, но дочери фаворитки короля далеки от сына служанки.
Я не понимаю, что остановился, пока Анна не тыкает пальцем мне в лицо.
— Йоссе? Ты болен?
Я моргаю и заставляю себя улыбаться.
— Мне зашили бок, но мне уже лучше.
— Тогда пошли, — говорит Франсуаза. — Я очень хочу навестить Ризенду. Она обещала позволить нам ощипать цыплят.
Я приподнимаю бровь.
— Вы хотите ощипать цыплят?
— О, да, — говорит Франсуаза, и они с Анной энергично кивают. — Мы давно хотели попробовать это. Мадам и мама не позволяют нам повеселиться.
Веселье. Не то слово, каким я описал бы свою работу, но я проглатываю раздражение.
— Тогда мы пойдем на кухню, — говорю я, целуя их в щеки. Они хватают меня за шею и хихикают на уши, и мне становится и лучше, и хуже. Я ненавижу себя за то, что плохо думал о них. Они не похожи на других. И не станут такими, если я могу повлиять.
Мы мчимся вниз по винтовой лестнице, выходим на улицу, мимо караульного помещения, где непрестанно бьются просители о золотые ворота, и врываемся в задымленную кухню. Дюжина горничных в простых серых платьях порхает, помешивая кастрюли и следя за печами, но ни одна из них не замечает меня. Они всегда так делают. Неважно, что я всю жизнь служил рядом с ними. Для них я наполовину принц. Для придворных я наполовину простолюдин. Это делает меня на сто процентов невидимым для всех, кроме Ризенды.
— Вовремя ты появился, никчемный мешок с костями! — вопит она, хлопая руками в муке по переднику. — Лучше бы тебе собрать весь урожай лука-порея за то время, как тебя не было.
— Я принес тебе кое-что получше, — девочки выглядывают из-за меня, и улыбка Ризенды становится шире, пока ее морщины не закрывают большую часть ее глаз. Я обожаю эту уродливую морщинистую ухмылку. Мои выходки обычно заставляют ее хмуриться и беспокоиться — она говорит, что это из-за меня ее волосы стали такими седыми, — так что хорошо время от времени делать что-то правильное.