Оцифрованная душа (Стожкова) - страница 11

Милее аканья, длиннот

Вдруг стало… Пани настоящей

Ушла от нас она в тот год.

Но прежде – шляпку из соломы

Велела к лету мне купить

И не ходить в халате дома,

Ликеры вместо водки пить,

И никогда не ставить локти

На стол, особенно в гостях,

Ни губы не кусать, ни ногти

При самых горестных вестях.

Не «петь котом», не «выть белугой»,

Не «ржать кобылой» на весь дом –

Лишь в этом случае округой

Ценима буду, хоть с трудом.

Куда мне до ее традиций

И муфты с мехом кенгуру?

Все говорила: «Погодите,

Вот вспомните, когда помру!».

Харон

Могильщик, наш Харон беспечный,

Спасибо, что напомнил вновь

О смысле жизни быстротечной,

Где смерть вернее, чем любовь.

Останови свою телегу

И выпей за помин души

Всех тех, кто по траве и снегу

Неслышно бродит тут в тиши.

Ты охраняешь город мертвых

И провожаешь новичков,

Ты сам – из битых и из тертых,

Из подмосковных мужичков.

Но при покойниках столичных

Ты служишь уж не первый год

И строго требуешь наличных

От тех, кто возле гроба ждет.

Тащись, Харон, в своей телеге,

Мурлыкай песенку под нос,

Ты при харчах и при ночлеге –

Какой еще с Харона спрос?

А там, на берегу на дальнем

Все, кто недавно был любим,

Кто век безумный и печальный

Покинул, не простившись с ним.

Плач по Беларуси

Тень Чернобыля

С белорусских полей смертоносная пыль долетает

До меня, горожанки, живущей в далекой Москве,

И все чаще родня в Могилеве и Гомеле ставит

Поминальный свой борщ. И скатерку кладет на траве.

Помню, тетка моя новый дом, торопясь, обживала,

Шила шторы на окна, сажала у дома цветы,

В огурцы и клубнику молитвенно счетчик совала

И вздыхала легко, убедившись, что страхи пусты.

В то же лето она и легла в белорусский песчаник.

Оказалось, что знала о страшной болезни уж год уж год.

Лейкемия ее сторожила, как верный охранник,

А потом проводила туда, где не знают забот.

Что ее погубило? Земля ли, вода или ветер?

Не узнаем теперь, да и в этом ли главная суть…

Белорусских детей, ее внуков, живущих на свете,

Эта страшная пыль не смогла бы в себя затянуть.

Ведь и так синеглазых старух потемневшие лики

И похмельные лица когда-то лихих мужиков,

Возле хат, искаженных, как рты, в неуслышанном крике,

Не сулят той земле возрождения на стыке веков.

Но не смеет она стать навеки пустыней убогой,

Если выросло здесь и легло в нее столько людей.

За детей белорусских прошу

Беспощадного Бога.

И за всех, кто остался в земле белорусской моей.

Родовое древо

Далеко в лесах дремучих

Это дерево стоит,

На ветвях его могучих

Свет немеркнущий горит.

Души, хрупкие, как песни,

Всей большой родни моей

Там, в болотистом Полесье,

Прячет Древо меж ветвей…

Наше древо родовое,