море. Из груди вырвался тяжкий вздох. Почему сёстры упрямо хранят тайну личности мужчины с ожогами? Может это кто-то близкий им? Или они ощущают вину и считают, что заслужили его гнев? Да ну, бред. Я помотала головой, словно пытаясь вытряхнуть подобные идеи. У Джулии вообще есть семья? Я ведь так и не спросила её. Не слышала ни о ком, кроме её сестры и начальника. И Генри. А разве у меня лучше? Не осталось друзей, Джозефа я за мужа и не считаю, да и мать – не мать. Я на мгновенье прикрыла глаза. Темнота подарила покой ненадолго. Обычно в таком состоянии я пишу стихи, но рифмы не хотели складываться. А потому, на листках вытащенного из рюкзачка блокнота, я начала писать письмо моей матери, стараясь выкорчевать из сердца всю свою боль, гнев и никому не нужную любовь. Бумага, всё стерпит:
«Первое слово, которое произносит ребёнок – мама. Слово, которое ассоциируется у каждого с защитой, домом, нежностью. Но для меня оно лишь неясный термин. Я не понимаю, что такое «мама». Я знаю, что есть «бабушка», я знаю, что есть «папа», хоть и не помню его почти. Но «мама» … Это так и осталось для меня загадкой. Единственное, чего бы я хотела сейчас – разорвать связывающие нас с тобой цепи ДНК. Они только осложняют нам жизнь. Не было бы их – возможно, и Джозеф смог бы меня полюбить. Да и, наверное, жить со знанием того факта, что твоя мать жива и пребывает в добром здравии, но нисколько в тебе не заинтересована, больнее, чем, когда её просто нет. Эгоистично? Возможно. Но легче, мне было бы легче. Не задумываясь, я повторила твою жизнь. Даже пришла в тот же чёртов дом. А ты и не заметила. Или не захотела замечать. Это ведь разрушило бы тот хрупкий красивый мир, что ты выстроила вокруг себя подобно крепости. Вселенная тебе судья, я больше не стану докучать и просить твоей любви. Живи счастливо, мама. Отвергнутая тобой, Алиса.»
Я писала на русском. Всегда пишу на родном языке, думаю на нём. Может, мне и не стоит задерживаться в LA? Да и не представляю, как жить с малознакомым человеком в крохотной квартире в чужом городе. Но самое странное то, что Сэлотто проявила ко мне больше заботы, чем вся моя семья. Даже Машка пропала, сразу после моего возвращения в Лондон. Хоть я и тщетно пыталась вывести её на контакт, но кроме дежурных вежливых фраз и отговорок о занятости, я ничего не добилась. Захлопнув блокнот, я поднялась с лавочки. Темнеет. Неплохо, конечно, полюбоваться на закат над океаном, но у меня ещё будет такая возможность. А пока нужно возвращаться и купить обещанное молоко.