Воспоминания о днях, когда он лежал в палате и не мог перестать видеть слипшиеся пряди темных волнистых волос, вдруг вспыхнули так ярко, что по щекам у него потекли слезы. Ему захотелось выйти. Больничная обстановка давила на него, душила, убивала. Убежать прямо сейчас, он не выдержит и секунды больше!
Эфил прошел через промозглую полутемную палату и, встав коленями на койку, попытался распахнуть окно над ней. Сирена мешалась. Другую (и притом нормальную) руку занимал фонарь. Эфил сложил вещи на кровать и дернул оконную створку снова. Что-то хрустнуло, по стеклу пробежала длинная трещина, и створка подалась. Лицо овеял успокаивающий прохладный ветер. Эфил поднялся на подоконник и выпрямился, готовясь спрыгнуть.
– Эфил, как дела? – взревел в рации искаженный респиратором, взвинченный голос Томуша, и Эфил вздрогнул. Он вдруг осознал, что стоит на подоконнике и смотрит на острые пики металлической ограды внизу. Осторожно попятившись, он слез с кровати. Схватил фонарь и сирену и прижал их к себе.
– Эфил, не молчи!
– Порядок, – выдавил Эфил.
– Здесь два мертвеца, – уведомил Томуш.
– Трупы?
– Скорее кости. Они давнишние. Как жжение?
– В правом крыле попустило. Иду в левое.
Рация снова заговорила. Деметриус жаловался, что ему скучно.
Эфил вышел из палаты и направился в левое крыло. Когда он прошел мимо лестницы, жар возобновился. Пять дверей спустя он уже чувствовал себя как булочка в духовке – того гляди покроется аппетитной поджаристой корочкой. Дискомфорт уже превратился в боль, особенно страдала увечная рука. Прижимая руку к груди, все еще стискивая ею шарик, он бегло осмотрел кабинеты врачей. Ничего примечательного.
– Нет тут никакого морга, – уныло сообщил Деметриус по рации.
Эфил ускорился, проверяя палаты. В одной из палат он всмотрелся в зеркало, пытаясь рассмотреть свое лицо на мутной, покрытой пятнами поверхности. Вроде все в порядке. У него не пропадало ощущение, что на щеках и лбу вздуваются пузыри.
– Эфил. Жарко. Иду, – коротко проинформировал он рацию.
– Деметриус. Жрать захотелось. Иду, – послышалось ему в ответ.
Эфил зашагал еще быстрее, игнорируя мелькающие по сторонам двери. Его интересовала только та, от которой исходил жар. От боли выступали слезы, делая зрение мутным. Впереди в конце коридора тускло, как кусок слюды, поблескивало окно. Правая рука выла от боли. Он уже не мог ощущать зажатую в ней сирену.
Конец коридора, палата слева с номером «22» на облупленной табличке, ничего. Те же койки с прогнившими матрасами. Он толкнул противоположную дверь («21»), и на него дохнуло, как из духовки…