Но Зуфару больше не нужно было объяснений, для себя он все уже понял.
* * *
В тот год весна была обманчива. Лишь только повеяло первым теплом, и дома стали меньше отапливаться, как холод вновь взял свое. Ветер, пробирающий до костей налетел с новой силой, а небо затянули унылые серые полупрозрачные облака, скрывавшие сияния неповторимо яркого весеннего солнца.
Как и этот холод, горе в семью Зуфара ворвалось внезапно.
В промерзлой и опустевшей квартире под номером 116, на втором этаже старого прогнившего дома стояла гробовая тишина. Ее нарушали лишь редкие слова двух маленьких одиноких жильцов и периодические всхлипывания старшей девушки.
Ее волосы были собраны в растрепанную косу, на плечах висела заношенная бежевая кофта матери. Шлепая тапочками об истертый деревянный паркет, девушка бегала по кухне, пытаясь приготовить что-то съедобное. Она старалась больше не для себя, а для своего брата, ведь у нее самой почти не было аппетита. Девушка пыталась меньше смотреть на братишку, желая не показывать своего печального бледного лица.
Мальчик же сидел на стуле в противоположном углу и наблюдал за свое сестрой, которая быстро бегала по комнате. Он сидел молча и лишь быстрыми краткими ответами отвечал своей сестре, стараясь не раздражать ее, когда она о чем-то его спрашивала. У Замиры был очень странный, но тем не менее предсказуемый характер. У нее было две грани, либо она смеялась и была радостна и легка, либо она была раздражительна, вспыльчива и впадала в уныние. В последнее время она и была таковой, постоянно находилась в глупой душераздирающей печали и невероятной раздражительности. Зуфар понял это лишь спустя два щелбана и подзатыльника, довольно сильного для хрупкой девушки, какой казалась его сестра. Поэтому, прикинув и поразмыслив чуток, он понял, что сейчас лучше не раздражать сестру и только тихо подчиняться ей. "Все же она старшая и лучше знает, что и как делать" – вспомнил он слова матери. При этом его сердце сжалось, а к горлу подступил комок. На глазах Зуфара блеснули слезы, но он стойко сдерживал их, хотя грустные мысли одна за другой появлялись в его голове.
Он не хотел быть плаксой, хотя порой так хотелось хорошенько поплакать. Но теперь он точно не мог этого себе позволить, ему нужно было быть стойким и сильным, все же он остался единственным мужчиной в этом доме!
И снова накатили грустные мысли! Все, все в этом месте напоминало ему о родителях!
Он все летал и летал в своих мыслях, будто не замечая всего вокруг, пока перед ним, с оглушительным грохотом не возникла тарелка манной каши. Зуфар вздрогнул от неожиданности. Подняв голову, он увидел недовольное лицо Замиры, опухшее от слез, обрамленное беспорядочно выбившимися из прически волосами, торчащими в разные стороны.