Ничего не вспыхивало, не зажигалось по-девичьи, внутри Нельки на эти бестолковые ладони.
Школа окончилась для Нельки внезапно. В образовавшуюся в Нельке после ухода детства пустоту, мать, не задумываясь, впихнула свои ведра и тряпки, в придачу к старым галошам, и отправила еë мыть подъезды.
И улыбчивая Нелька пошаркала по своей жизни.
Прогулки за гаражами с парнями, посиделки в песочницах, редкие вылазки на танцплощадки, катили еë тощее тело ровненько и без ухабов.
С получки, и халтурки Нелька накопила на синие джинсовые штаны. И влипла.
Новые джинсы были чудо как хороши. Они хрустели и пахли чем-то новым, взрослым, неизведанным.
Нелька выпорхнула в новых джинсах из своего подъезда в объятья тёплого августовского вечера, улыбаясь счастливо этому миру.
– Где тут квартира двадцать четыре? – Раздался с небес будоражащий воображение голос.
Нелька, непривычно для еë высокого роста, задрала голову, и обомлела.
Золотое летнее Солнышко запуталось в льняных кольцах груды волос волшебного принца.
Он сиял, словно древний бог с картинки из учебника по истории. А ещё, он был намного выше Нельки, что делало его просто недосягаемо чудесным.
– В подъезд и направо, – сварливо гаркнул из-за спины красавца пропитой голос Марии, – чë раззявилась, Нелька, иди, куда шла. Только завтра с утра пятый и шестой подъезды промой.
Счастливая Нелька закивала болванчиком, а Мария поволокла очередного постояльца с вокзала в недра своей "хрущëбы".
И Нелька, как завороженная, пошла за ними.
Мария, которой по нездоровью, хватало для отключки и стакана пойла "Три топора", сопела уткнувшись щекой в стол. А вокруг неё дрожал, переливаясь от упругости, воздух всего непознанного и запретного.
Нелька не понимала слова прекрасного незнакомца, входившие в неё, как нож в масло, она, разинув рот, бесстыдно пялилась на всю его необъяснимую красивость, и хотела только одного – заглотить его целиком своими губами, и никогда никуда не отпускать из лягушачьего рта.
Меж тем, Нельку уже уволокло в сторону еë кровати, и она, сама того не ведая, теряла, как лепестки, ненужные свои детские одёжку.
Ладони и губы принца из сказки били Нельку электрическими разрядами, и она подчинялась этим ударам без слов, без звуков… Изгибаясь, поворачиваясь, опускаясь и вздымаясь, взлетая и опадая, извиваясь и вытягиваясь в струну.
Он, словно превратил Нельку в неведомый инструмент, который следовал силе мысли мужчины, его дыханию и желаниям…
В сером оконном проёме раннего утра застыла переполненная непонятным Нелька.
Она, распахнув глаза, высматривала постыдные места на теле обнажённого мужчины, втягивая всем своим естеством его спящие черты.