– Когда СССР еще существовал, то они от страха в Европе витрину капитализма сделали, – Михаил говорил негромко и убедительно, иногда взмахивая рукой, как когда‑то на комсомольских собраниях. – Раскошелились и из пары стран сотворили западную сказку. Смотрите мол, как хорошо жить при нашей буржуинской власти. Тридцать видов колбасы… Потому что боялись, что их свои же рабочие, как когда‑то в России, на фонарях вздернут. Мы рты разинули и поверили.
Чернуха будто самому себе обстоятельно объяснял, почему он одним из первых демонстративно сжег свой партийный билет.
– А как своими же руками Советский Союз угробили, витрина стала не нужна. Да и мы тоже. Только ресурсы. Скрипач не нужен. Поэтому скоро кирдык сладкой жизни и в Европе твоей, и в Америке. Не нужны больше эти ожиревшие бездельники. Неужели ты так и не понял, для чего мы эту дрянь в контейнерах возим? Слишком много стало лишних людей, а хозяин теперь один. Ему лишние рты теперь в обузу.
Горемыкин не знал, что ответить. Он прекрасно понимал, что спорить с упертым Чернухой бесполезно. Эдуард вернулся в дом, взял пульт и включил телевизор. Постояв минуту перед экраном, удивленно слушая, что там говорят, подошел к барной стойке, налил в стакан большую порцию виски и немедленно выпил.
– Ты что это прямо с утра? – воскликнул Чернуха, который в этот момент тоже вернулся в гостиную.
– Посмотри сюда! – Эдуард, морщась от виски, показал бокалом в сторону телевизора.
– Ты же знаешь, я с английским не в ладах, – ответил Михаил. – А что там? А это не Генри Мидаса показывают?
– Его, гада. Целый новостной выпуск о нем.
– И что нового? Удвоил свое состояние?
– Как раз наоборот. Его обвиняют в педофилии. И акции всех его компаний летят в пропасть.
– Что-о-о?.. Не может быть!.. Кто обвиняет?
– Кто, кто? – сплюнул в сердцах Эдуард. – Ты что, идиот? Народ Соединенных Штатов…
– Да какой народ? Ты что мелешь?
– Да неважно какой. Важно, что кто‑то, кто покруче Мидаса, решил его раздавить. И у него это хорошо получилось. Такие новости случайными не бывают и после такого зашквара уже не поднимаются.
– А ты говоришь, что это у нас все по понятиям! Вот, смотри! – Михаил подошел к телевизору и постучал пальцем по экрану, – И статейку ему нашли самую нехорошую. Все как у нас дома, – криво улыбнулся он. – А ты что так за него переживаешь? Ты случайно не на него подрабатывал?
Эдуард Горемыкин молчал. Вдруг накатила такая усталость, что даже врать не хотелось.
– Все с тобой ясно, – глубоко вздохнул Михаил и подошел к бару. – За столько лет ничего не изменилось, – он оглянулся на раздавленного приятеля. – Ну, ты не переживай. Он и меня просил за тобой присматривать, – Чернуха тоже налил виски и, покачивая головой, добавил: – Так что получается, что мы оба друг на друга ему стучали.