Как ни странно, борьба велась на равных – Антонина выигрывала за счет веса, как сумоист вольника в партере. Я брал изворотливостью и силой, меня брали массой.
В какой-то миг глаза противницы выкатились, словно вареные яйца: над нами суровой Немезидой возвышался папринций.
– Не возжелай мужа и дома ближней своей, и другого имущества, – строго объявил дядя Люсик. Он как-то подслушал наш казавшийся очень тихим разговор. Или просто знание жизни у него было лучше, чем у меня.
– Он не муж! Даже не полноценный невестор!
– А как насчет окончания заповеди? – Впервые в глазах дяди Люсика блеснула злость. Впрочем, ее разбавлял привычный веселый прищур – ситуация больше не грозила необратимостью.
Меня обозвали имуществом. Что-то внутри воспротивилось, но противницу определение устроило. Хватка ослабла, мне разрешили встать.
В ответ я любезно протянул руку, помогая подняться даме. Это оценили – как-то по-своему, но все же. Атмосфера разрядилась, как старый аккумулятор за зиму.
– Помиритесь.
– Прости меня, – первым сказал я, чтобы не начинать нового круга противостояния, – прости за все, если что-то вдруг осталось недопонятым или понятым неправильно. Хочу, чтобы мы остались друзьями.
Антонина помедлила.
– Принимаю. – Ее руки нехотя распахнулись.
Оглянувшись на посмеивавшегося дядю Люсика, я увидел его подталкивающий взгляд.
Мы с царевной Меланьиной обнялись. Сначала – напряженно, с искрами и разрядами, затем спокойнее. Закончился поединок настоящим братанием – Антонина прижала меня к себе как родного, позабыв, что только что собиралась стереть с лица земли. Затем большая поникшая фигура поплелась к своему домику, а мы с папринцием вновь присели под дерево. Отдышавшись, я вернулся к злободневному:
– Какие у нас ближайшие планы? Вы с Томой их обсуждали?
– При Юлиане старались лишнего не говорить. Хоть и свой, но прост как валенок, ляпнет где-нибудь что-нибудь. Тома с ним долго билась, объясняя, что можно говорить и делать, а что нельзя. Он теленок здоровый, почти как бык, но по развитию – дитя. Учеба вышла долгой и трудной. Поражаюсь Томиному терпению.
– Она в него влюблена? – прямо спросил я.
– Увы.
– Увы да или увы нет?
– Еще как. – Дядя Люсик опустил взгляд.
– Я имею в виду другое. У них это серьезно?
– В вашем возрасте всегда все очень серьезно.
Я не выдержал:
– Ответьте же на вопрос. Мне интересно именно ваше мнение – человека, который пожил.
– Мое мнение никакой роли не играет, лучше оставить его при себе. Не хочу, чтобы потом говорили: вот, запрещал, или – вот, одобрял, а они…
– Больно же вас жизнь побила.