Я понял, куда клонят.
– Ты, например.
– Да, – кивнула Ефросинья. – Хочешь меня поцеловать?
Ее ладони опустились рядом с собой на землю, лицо подалось вперед.
– Прости, но это невозможно.
– Почему невозможно?! Во время игры ты целовался со всеми!
– Игры! – выделил я.
– Представь, что сейчас тоже игра.
– Но ведь не игра?
– Всё в жизни игра.
Не ожидалось такого от малявки.
– Не всё.
Она согласилась:
– Не всё. Но это – игра. Моя игра, понимаешь?
– Прекрасно понимаю.
– Подыграешь?
– Нет.
– Что я могу сделать, чтобы ты включился в мою игру?
– Подрасти и поумнеть.
Существует ли на свете человек, который согласится, что завтра станет умнее сегодняшнего? А послезавтра – умнее, чем завтра, то есть будущего «вчера»? Логический вывод из получившейся последовательности: именно сейчас ты полный нуль и ничтожество. Кто такое примет?
– Тебя смущает, что внешне я маленькая? – Ефросинья закономерно услышала только первую часть фразы. – Я видела, ты уединялся с Варварой, потом с Антониной. Противный. Но я могу все, что могут они.
– Прекрати. Сейчас до такого договоришься…
– Не смотри, что во мне меньше женственного по сравнению с ними. С годами Варвара начнет обвисать, а я буду все сочнее и краше. Тонька уже пухнет как прокисшая каша, поэтому про нее я даже не говорю.
– За одни такие слова не стану играть с тобой ни за какие коврижки.
От избытка эмоций изумленные глазки хлопнули, словно в ладоши:
– Разве я не правду сказала?
Говорил же, поумней, потом подкатывай.
– «Не враждуй на сестру свою в сердце своем, и не понесешь греха», – продекламировал я.
Цитата не подействовала.
– Я не враждую, как же ты не понимаешь!
Ага, я не понимаю. Именно я. Кто же еще? Больше же никого нет, ау, есть кто?
– Я через годы буду как мама, – пылко продолжила Ефросинья, – а она у меня сейчас такая, как, к примеру, любимая тобой Варька. А Варька станет как царисса Дарья – тяжелая, нелепая и неповоротливая.
Это Дарья-то неповоротливая? Вспомнилось, как она отмахалась мечом от двух десятков вертких и мнящих себя умелыми учениц.
– Есть одна вещь, которая закрывает глаза на любые недостатки, – подсказал я.
Поерзав, Ефросинья хмыкнула:
– Любовь, что ли?
– Не веришь в любовь?
Подбородок нахалки высокомерно взвился:
– Кто же в нее верит?
Сделав едва заметный выпад ко мне, она сразу откинулась назад и красиво отбросила с лица как бы случайно упавшие волосы. Лицо запрокинулось, ладони уперлись в траву далеко позади пяток, на которых сидела Ефросинья. Выпятились в невероятном самомнении припухлости, вообразившие себя объектом желания. Ну да, эта царевна мыслит другими масштабами, категориями будущего. А там, в далеком будущем, возможно, все так и есть, как она нафантазировала.