Противно получилось. Словно женатый кобель втирает лакомой фифочке, что никогда не планировавшийся развод состоится со дня на день. Но громом небесным раздалось:
– Это меняет дело.
Долго опущенное лицо поднялось, на меня глядели два пронзительных глаза, режущих душу не хуже скальпеля хирурга. Глядели в неясном ожидании.
Я положил руки на воду вверх ладонями. Если катал Антонину, то Марианна достойна того же как никто.
– Ложись.
– Зачем?
– Увидишь.
Сказанного оказалось достаточно. Марианна доверчиво опустилась животом на мои запястья.
– Руки вперед. Или в стороны, как удобней. Полетели!
Это действительно был полет. Марианна парила, взбивая в пену встречную воду, взлетала над создаваемыми ею же волнами и ненадолго погружалась в них. Я катал ее большими кругами, пока она сама не сказала:
– Ты, наверное, закружился.
Мы остановились, но она не вставала.
– Хочешь, перевернусь? – обожгло разум.
Я потупился:
– Если хочешь.
– Только если ты хочешь.
Ну что ты будешь с ней делать. Из горла сипло выдавилось:
– Хочу.
Царевна прокрутилась у меня в руках. Глубокие глаза помутнели, заволоклись мечтательной пеленой… и конвульсивно захлопнулись. Марианну снова пронзил стыд. Но теперь она не желала идти у него на поводу. Стала его хозяйкой.
Вроде все, как с Антониной, но какая разница! Там мы использовали друг друга, тайком ловя запретные удовольствия. Словно воровали что-то. Вместе, но каждый для себя. Здесь хотелось дарить. Придерживая Марианну под поясницу, я высвободил одну руку, пальцы осторожно провели по животу, кусавшемуся пупырышками. Царевна вздрогнула, но не открыла глаз. Я понял это как желание продолжения, и моя ладонь принялась нежно смывать оставшуюся грязь. Рука двигалась, как движется африканский охотник – припадая, прислушиваясь, замирая и делая новый легкий, почти не касающийся поверхности шаг… а то вдруг неслась наадреналиненым лыжником по трассе слалома, обходя запретные флажки.
Раскинув руки, устремив взор зажмуренных глаз внутрь себя, поддерживаемая мной Марианна лежала на воде, одновременно стыдясь и желая. Доверяя и боясь. Сомневаясь… но разрешая. И я с нескрываемым наслаждением гладил ее, в уме съедая очередную самую последнюю земляничку. Пальцы мелькали быстро, ласково, невесомо – впитывая ощущения, вызывая ответную дрожь, удаляя последние песчинки, причем находя их в самых неожиданных местах. Или не находя, если быть до конца честным. Быть нечестным с Марианной не хотелось.
– Тебе нравится? – одновременно спросили мы друг друга.
Тела дернулись от синхронно задавленного смешка. По воде пошла рябь, волной обожгло пару сантиметров кожи на пояснице – ниже все давно привыкло и не замечало холода.