Пять жизней на двоих, с надеждой на продолжение (Литвинцев) - страница 106

Поводом послужил какой-то фильм по ТВ про голубятников. В том числе и подростках, их активно гонявших. Он сразу подобрался и оживился прямо на глазах, видно, тема была очень близкая. Так и оказалось:

– Мы тоже таких разводили. И другие породы. И тырили голубей у чужаков, и продавали или меняли. Две голубятни во дворе стояли. С утра встанешь и туда. Свой особый мир был со своими законами.

А если голубей не гоняли, то на пристани у Сенной целыми днями пропадали. Пока можно было, купались, ныряли на слабо прямо со второго этажа, плавали на другой берег Волги, а иногда и на Нижний остров отправлялись – а это почти три километра от города. Собирали там перловок (перловиц) и жарили на углях. А потом надо же было еще и назад вернуться. И против течения. А животы уже начинало крутить от голода. А, может, от полусырых перловок.

Но насколько я понял из подтекста и продолжения, не все было так просто в их компании.

– Рулили «специалисты» постарше. Они в суматохе приезда-отъезда на пристани подворовывали у пассажиров и багаж, и бумажники, а мальцов использовали, чтобы внимание отвлекать: то на шухере постоять, то потасовку затеять, а то и чемодан в реку спихнуть. Ну а потом на берегу всем шалманом похавать на часть денежек, что воровской фарт дал.

А с августа начиналась арбузная страда, их с барж тырили – вот это было интересное занятие и почти каждодневное. Часть продавали по дешевке, а самые сахарные ели сами, с черным хлебом.

Эта привычка у отца осталась на всю жизнь и мне передалась: разрезать большой арбуз пополам, вооружиться столовой ложкой и с чувством, не торопясь, вприкуску с хлебом приступить к его ликвидации. Что может быть лучше?!

Все мои попытки расспросить домашних о Жучихе толку не дали. Но я весь рассказ помнил, поэтому и конкретные вопросы задавал. Что такое улитка, которую надо было обязательно изничтожить? Какие такие шляхетские предки? Тут оказалось попроще: улитка после долгих выяснений превратилась в улику, шляхетские – в знатные. Но сути дела эти нюансы не прояснили. Я так и не понял, почему комната, в которой жила мать бабушки Софьи, нам не досталась, и как в нее попала эта тетка-сплетница? Даже всегда добрая и доступная бабушка Лида, мне все старающаяся объяснить, только морщилась и молчала. А мама мне строго запретила к угловой комнате даже близко подходить и никакие бредни ненормальной старухи не слушать. И еще крепко-накрепко велено было усвоить: дед мой был советским служащим, а прадед – железнодорожником в Сибири. И всем, кто вякнет что-то иное, вообще не верить, а кто посторонний спросит или в школе – только так и говорить. Я пообещал.