В итоге мама откуда-то принесла двух маленьких, едва родившихся цыплят, и мы с ней еще неделю выкармливали их вареными желтками. А потом я торжественно передал питомцев в школьный уголок. Наверное, после этого меня и решили сделать председателем дружины как главного пионерского идиота. Хорошо, что мы вовремя переехали в новую квартиру.
Кроме того, на шкафу я бережно хранил коконы в открытых коробочках из-под маминых шприцов. И иногда зимой в нашей комнатке случался праздник: от печки воздух в комнате нагревался, и из некоторых коконов вдруг выпархивали бабочки. Они начинали кружиться по комнате, напоминая нам, что лето еще вернется. Каждая была как экзотический цветок, а за узорчатыми стеклами заклеенных на зиму окон лежали сугробы снега, и в угловой печке потрескивали дрова.
Разница у меня с Джеральдом заключалась только в одном. Он был принц, а я – нищий. В его детском королевстве находился целый дом, как дворец, а его окрестности были полны природных сюрпризов. На то и южная щедрая природа острова Корфу, где в каждой щелке и почти под каждым камнем кто-то жил, одновременно странный и привлекательный. И сколько таких созданий встречалось ему во время каждой вылазки.
Но одно дело про это читать, а совсем другое – увидеть собственными глазами. И когда здесь по вечерам на нашей выходящей на террасу стеклянной двери под лампочкой для ловли мошек собирались изумрудные квакши, а на кусте каждое утро меня ждала самка богомола с кузнечиком, наколотом на травинке – наверно не надо говорить, кого я вспоминал. Конечно Джери, который познавал этот мире еще и с таким старшим другом-учителем, способным почти все объяснить.
А у меня такая находка во дворе была одна. Даже не знаю, надо ли ее упоминать. Но из песни слово не выкинешь, хотя ничего хорошего, кроме порицаний, причем от всех, за это увлечение я не получил.
Дело в том, что во дворе между помойкой и забором, в центре своей воронкообразной паутины сидел мой паук, а скорее паучиха (это я потом прочитал и так решил, уж больно крупным было это членистоногое, а может мне таким казалось). Я любил наблюдать за его охотой и подкармливал его, подкидывая только что пойманных мной помоечных зеленых мух, даже мне противных. Трудно было так бросить, чтобы они зацепились за паутинку, но я был упорен и бросал снова и снова. И когда получалось – дух захватывало, как ловко это желто-бурое создание на длинных черных ногах их пеленало.
Но этому занятию мешали все: взрослые, которые не понимали, что я там задумал в уголке за помойкой (но подозревали исключительно гадость); мои сверстницы, которым лучше про паука было не говорить. И запахи, и мухи, и крысы, которые где-то там внутри помойки подозрительно копошились и, как я думал, могли выскочить в любой момент.