– Какого черта ты меня позоришь? – ледяным тоном, от которого у Михалыча по загривку пробежал озноб, спросил Зубов. – Ты дашь врачу осмотреть себя и ребенка, и больше мы не будем это…
В этот момент Михалыч постучался.
– Можно?
Не успел он шагнуть в палату, как Зубов кинулся ему навстречу и вытолкал в коридор.
– Не смей приближаться к моей жене!
Михалыч не стал уточнять, что без него Зубова здесь бы не лежала, и проговорил спокойно:
– Она – единственный свидетель.
Зубов отер плюшевые усы, поправил костюм, пригладил набриолиненные уши.
– Милиция нашла следы лап моей бывшей в машине. Ее наполнитель и вельвет в машине. Она объявлена в розыск.
Михалыч подождал продолжения.
– Задаток вы получили, – Зубов повернулся к палате и добавил: – Возвращайтесь обратно в свою берлогу и проспитесь. От вас несёт.
***
Солнце выглянуло из-за горизонта и желто-красным подсвечивало верхние этажи домов. Михалыч сидел в кафе с неоново-розовой вывеской «Рондо» и лениво вертел в лапах две зубовские банкноты. Что ж, подобное случалось не раз. Будет и дальше – такая профессия. Винить некого. Жаловаться некому. В конце концов, профсоюза частных шпиков ещё никто не придумал.
– Газета и… – плюшевая официантка-белочка положила на столик «Телеграф», калорийную булочку с изюмом, поставила дымящуюся пиалу с мёдом. – Что-нибудь ещё?
– Чтобы мерзавцы получали по заслугам, а хорошие люди – второй шанс.
Официантка растерянно уставилась на него, и Михалыч покачал головой.
– Стариковское брюзжание.
– Вы не похожи на старика.
– А на кого похож?
– На одинокого плюшевого медведя.
Они печально помолчали, потом он печально посмотрел, как она шла на кухню, качая своим шикарным, будто у кинозвезды, хвостом.
Интересная дамочка, решил Михалыч. Весьма интересная.
И не про него.
В кафе ввалились замшевый единорог и обезьяна. Парочка села в углу, под лентой мишуры, и зачирикала, будто два полоумных воробья. Михалыча замутило. Он достал фляжку и добавил в мёд немного коньяка. Подумал и добавил ещё, пододвинул к себе газету.
На первой странице красовалась надменная морда Зубова, стиснутая меж групп протестующих. Михалыч чокнулся с его прилизанными ушами, приятно подождал и отпил мёда, откусил от булки.
На душе потеплело, мысли вернулись в палату Зубовой. Что-то в больнице Михалычу очень не понравилось, и дело было не в деньгах ее супруга. В том, как Зубов говорил с женой?
Медведь снова покачал головой, повторил схему «мед-коньяк-булка» и развернул газету.
Морда Зубова оказалась и внутри – но на этот раз речь шла не о заводе и не о профсоюзах зверей.