Однажды «фельдшер с красным крестом» добрался до Дубровья, оттуда пошел в Мокловоды. Помог всем страждущим и молящим. Попрощавшись с обитателями крайней хаты, без всяких почестей, никем не сопровождаемый, вышел за околицу. Куда ни кинь взор — знойное лето. Пахнет ржаным колосом и свежим молоком. Природе, видно, мало дела до человеческого горя. Хорошо идти напрямик к Воинскому перевозу то полями, то лугами. Пьянеет душа, истома овладевает телом. Но горит огнем голова, горят и спина и ноги — и все кругом делается другим. «Нужно спешить, люди ждут, да… навалилась усталость, отдохну немного. Прилягу вот здесь на солнышке, у пригорка. Приятно холодит земля пылающее тело. Глаза закрываются, и голубое небо с темноватыми облаками сливается с зеленым лугом в одно желтое пятно. Сдвинулись пространство и время… Откуда столько страждущих? Чего они ждут в этой длинной очереди?.. Ага, понимаю. Судя по всему, ждут лекарств… Каких лекарств? Где мне их взять? Неужто они думают, что я добуду их из этой ямы? Я же копаю для себя жилище. Там будет тихо, оттуда можно все слышать и не слышать. Туда не явятся ни тиф, ни холера, вообще никакое Зло… Постойте, постойте… Зло особенно ярится, когда попадает в здоровое тело…»
Но вот все переменилось. Разлепились веки. Вокруг, как и раньше, знойное лето. То дохнет ароматом трав, то запершит в горле запахом прелого сена. До слуха его доносится неведомый звук, он порывается встать, однако тело словно приросло к земле, каждое движение причиняет невыносимую боль. Солнце не греет, земля не холодит. Тысячи огненных иголок медленно впиваются в тело, проникают в кровь и плывут вместе с нею к сердцу. Во рту печет огнем — о, если б глоток воды, если б хоть раз вдохнуть влажного воздуха… «Копать! Скорее копать для себя жилище… Там непременно найдется ведро с водой и кружка. И я попрошу… Кого же мне попросить? Ага… Прокопа, своего младшенького. Он такой послушный… А потом… Смерть не пугает, я с нею свыкся — она при мне с колыбели. Страшно, что не напьюсь… не дозовусь детей. Я так и не исполнил желания Прокопа. Так и не сводил его на Богданову гору. А ведь как надо бы… Прокоп еще ни разу не был на Богдановой горе. И не знает, как на нее подняться. Оттуда видно… Ге-ге-гей: дубы зеленоглавые и вы, леса мохнатые, кудрявые… Все видно с Богдановой горы, все четыре стороны света… Все пятьсот буераков в Холодном яру. И тракт, ведущий на Черкассы. И церковь в Суботове, и Три Криницы… Передайте Прокопу, чтобы не купался долго в Тясмине, а то простудится…»
Темная пелена… Замутился взор, помутился разум. Люди расходятся — вон как мельтешит вокруг. Глянь!.. Птицы… птицы… птицы… Серые, белые, пушистые… Закрыли собой все небо, знакомые и никогда не виданные, певучие и безголосые. Летят-летят и вдруг молча садятся на землю, и каждая кладет свою травинку. Гнездо одно для всех ладят или хотят ему, Власу Лядовскому, мягкую постель постелить?.. Муравьи ползают по телу, обирают… вшей. «Откуда ж у меня столько этой пакости?.. Муравьи, заботники мои, снаряжайте вы меня… Погасите пламя в груди. Огонь жжет меня изнутри… А люди опять идут, встают в очередь. Смешались с птицами… Крылатые и бескрылые. Небесные и земнородные…»