Лишь теперь я отважился мысленно прочитать то, что было написано на лице углубленного в себя Прокопа: «Да, на земле все имеет свое начало… Вот слабое существо, только что барахталось в росе, никак не могло встать на ноги, а смотри — уже сделало первый шаг…»
Оказывается, оттого она, Лютая, заслышав в кустах серого (а волки у нас водятся), так била копытами землю, словно призывала и живых, и мертвых, и еще не рожденных, — оттого, что хотела защитить жеребенка.
«Нет, ты подумай, несознательная тварь, и язык у нее бессловесный, — и кто ж ее научил защищать свое? Нет, ты скажи, кто научил?..»
Трудно было ожидать от Васила подобного мудрствования…
Однако рассказ наш все больше уводит нас «не на ту линию», толкает на дорожку, по которой мы, откровенно говоря, пойти не можем, потому что не приведет она нас к цели. Лучше бы Васило Дымский описал занятия Прокопа или его развлечения — это прибавило бы выразительности портрету бригадира.
Я прошу об этом Васила, когда он показывает мне фотографии сына Данилка из своего альбома «Прощание с родным краем», а сам мысленно возвращаюсь к событиям давно минувших дней…
Я был тогда мальчишкой, учился в одном из младших классов, но отчетливо помню те сборы. Поэтому могу свидетельствовать.
Мокловодовский клуб — мазаная хата на подпорках, под красной железной крышей, с большими по тому времени окнами — стоял в центре хутора, среди мелких ив и сосенок. Позади него — бригадный колодец с журавлем, а после войны — с приводом, который весь век крутила уже упоминавшаяся нами кобыла Лютая. Кобыла эта оказалась, на удивление, толковой, очень быстро приобрела условный рефлекс: делала два с половиной круга и абсолютно точно, как раз в тот момент, когда дно ведра оказывалось на уровне сруба, останавливалась. Увидев, что вода вылита в глубокое деревянное корыто, без команды разворачивалась на сто восемьдесят градусов, и ведро снова медленно опускалось в колодец. Вначале-то Лютая все это проделывала из-под кнута, а потом — осознанно.
Мы, мальчишки, в каникулы не теряли зря времени: накупавшись вволю, порыбачив, прибегали сюда, к клубу, — он был для нас самым большим чудом. Играли в «красных» и «белых», а когда появлялся, чтобы открыть клуб, Грицько Сулима из Осоавиахима, наперегонки бросались к нему, готовые помочь в чем угодно, хоть в какой-нибудь малости — лишь бы позволил взять в руки незаряженную мелкокалиберку. Грицько был по сравнению с нами очень высок ростом, и, когда держал винтовку дулом вверх, мы даже не могли потрогать ее снизу — не в силах были дотянуться, только видели выгнутое внутрь ложе. И догадался же кто-то первым так удобно приладить винтовку к плечу, чтобы как можно точнее стрелять с упора!