Напишите, учитель: приезжай, Тодосик, приезжай, я по тебе соскучился, а мать и того пуще. Мы с Павлом Пановицей, с соседом, соорудили новую лодку. Проконопатили, днище просмолили в два слоя. Я с матерью сплел три пары ятерей — тут дело не в том, чтобы побольше рыбы съесть, а просто так, для удовольствия. Наше текучее болото, бывшее раньше речкой, перегородили широкой плотиной, чтобы проще было ездить: теперь все лето и караси, и лещи, и даже щуки попадаются, а ондатр (ты вспомни, сколько их было, кишмя кишели), ондатр истребляет Володька Ныцык, который ныне заготовителем. Да это он только прикрылся должностью, а сам полный карман денег набил. На ондатровые шкурки спрос, так уж он их и капканами и в ятери… Наверное, штук триста поймал. Приезжай, Тодосик, да поговори с ним, может, он тебя посовестится.
Вы уже глотали таблетки, учитель? Врачиха Неля наказывала, чтобы перед сном непременно… Берите-ка лекарства: змеиный яд или карандаш от боли в пояснице, это Митрий присылает с Колымы. У меня судороги в ноге, так он переслал по почте, Митрий то есть, сын Павла Пановицы, гармониста, Павло мне за компанию — на свадьбах играем. Чтобы вам понятно было, скажу коротко: мы с Павлом Пановицей в одном госпитале лежали и в одну весну домой пришли. Вдовы да девушки, бывало, копают-копают: то землянки себе роют, то огород вскапывают, то для колхоза что — из сил выбиваются. Наконец соберутся у Пановицы на выгоне: сыграй нам, Павло, рук не чуем, а поплясать хочется… Вот я и говорю: Павлов сын, Митрий, прислал мне дорогие лекарства, чтобы в ноге отпустило. Пошел я с этими лекарствами к фельдшерице, а Ляпун Ливон тут как тут: дай и мне пузырек, у тебя же два. Ну сделала фельдшерица мне три укола, а на меня чирьи напали. Бросился я в район, там спрашивают: где эти пузырьки, из которых уколы делали? Взяли по капле из моего и из Ливонова: в моем чистая вода, а в его — здоровье. Поглядели — ярлыки и пробки на обоих одинаковые. До сих пор в толк не возьму, отчего так: мне — чирьи, а Ляпуну — здоровье?.. Вот какие люди бывают на свете, вот как зарятся на деньги, на богатство…
Вы этого не записывайте: оно для сердца вредно… Лучше послушайте, какая однажды смешная история вышла… Это еще при единоличном хозяйстве было, как раз перед колхозами. Павлу Пановице нет никакого интереса врать, так что не сомневайтесь — все как есть святая правда, хотя произошло это без меня, я на мену ездил, далеко, в Ромодан, — в тот год худо было с хлебом.
Жили мы с Павлом Пановицей, как и ныне, по соседству, у болота. И завелись у Павла в хате крысы. Ночью по лавкам, по столу шмыгают, в помойном ведре булькают, а днем куда-то прячутся. Посоветовали люди сходить к одной женщине, жила она одна-одинешенька в брошенной хате, а сама родом с Гуцульщины. Кланялись ей, кланялись — только на третий раз пришла эта ворожея или, может, заклинательница. Пришла и спрашивает у Павла Пановицы: «У тебя враги есть?» Павло не знает, что и отвечать: конечно, есть, как у всякого. «Но этакой напасти и врагу не пожелаю — сделай милость, выведи из хаты нечисть. Изо всего села выведи…» «Ладно, — говорит, — давай тогда полотно, да не пожалей двух кусков свежего сала и двух домашних паляниц». Дал ей Павло все, что просила, взяла заклинательница свою добычу и была такова… Проходит неделя, другая… Над Павлом смеются. Вот раз идет он в субботу на рассвете (это уж третья неделя на исходе), идет из Михневки вдоль болота домой, вдруг слышит — хлюп да хлюп. Что такое? Может, беда какая? Смотрит — нету нигде деда Семки, который, знаете, вечно чуть свет на болоте сидит… Получше пригляделся… а в болоте тучами крысы. Переждал Павло (побоялся переходить им дорогу), посмотрел последней вслед, и жутко ему стало… С того дня в селе ни одной крысы. Даже из болота куда-то все подевались.