Подобные видения часто являются мне. Из глубины души поднимается печаль, безотчетная тревога сжимает сердце, бежит сон («А вода текла, струилась — быстро и все дале. Дни разлуки нашей смыла, унесла печали»). Но я не жалуюсь. Пусть приходят видения как напоминание о жизни неведомых мне единоплеменников, которым я наследую.
— Все может быть… Все может быть…
— Но зачем это смаковать, забивать себе голову?
— Думай, как думается, делай, как делается, а иначе трудно жить на свете.
Бог весть куда несло меня с моими думами. Я вздрогнул всем телом и, увидев ятери, поплыл к ним, энергично загребая обеими руками. В первом ятере оказались только маленькие карпы, похожие на медные пятаки, и я выпустил их всех. Выпустил даже, вдоволь налюбовавшись ею, зеленоватую хищную щучку — жаль было глядеть, как она трепещет и бьется. А потом, поднимая каждый следующий ятерь (ими была уставлена вся заводь), не на шутку волновался: вдруг он пуст и не из чего будет сварить поминальную уху.
В последнем во всю ширину распростерлась черепаха с вытаращенными глазищами. Черепахи не впервой попадались мне в ятерях, но я все же решил быть начеку. А то свистнет так, что барабанные перепонки лопнут, того и гляди оглохнешь, как случилось с дьячком Никифорчиком, когда тот ненароком сварил в казане точь-в-точь такую же. Я не стал вытряхивать ятерь, затопил его вместе с черепахой — может, сама выплывет.
Между тем у мельницы произошли перемены: лошадь с повозкой не привязана к крылу, а шаг за шагом ходит по кругу вместе с бабой Русей, объедая верхушки метельной травы и молочая. Свесив ноги через грядку, сгорбившись, сидит женщина — да, это, конечно, она, Олена. В руках у нее что-то белое — видно, шьет на покойницу покрывало. У меня мороз пошел по спине: на мгновение поверил, что Олену привели сюда мое страстное желание, мои мистические заклинания, мое зернышко справедливости.
Васило уже не строгал потемневшую доску, он сидел около Прокопа на корточках, над готовым гробом — длинным, сужающимся в ногах, широким в изголовье, с выгнутой горбатой крышкой. С каких пор на свете существует гроб? Что только не менялось за столетия, преображалось, переделывалось так и сяк, а гроб сохранил свою форму, длинный, узкий в ногах, широкий в изголовье, выгнутая горбатая крышка… Гениальное изобретение, вечное! Баба Руся, повязанная не своим платком, накрытая простыней, лежала в гробу чуть бочком; Олена обмыла ее тело (это в самом деле была Олена, но не моя, не Кабачкивна — другая). На всех трех нижних крыльях ветряка было развешано белье: белая полотняная сорочка с вышитыми вставками, жилетка с фалдами, чепец, полушалок в мелкую клеточку, кашемировая широкая юбка с семью оборками — Олена выстирала, сушит. Чтобы ушла бабуся в мир иной во всем чистом…