– Тащи бензин, – прошептала она.
Эдик молча кивнул, уперся ногами в стены ямы и, уцепившись руками за поперечные балки, с трудом вылез.
– Твою мать! – вдруг послышался его вскрик с поверхности. Даша подняла голову кверху и увидела темнеющий на фоне лунного диска силуэт старухи. Она тряслась мелкой дрожью, тянула руки и что-то завывала. Даша не понимала, слышит ли она это на самом деле или ей чудится, слов было не разобрать. От ужаса у нее защемило в животе и она крикнула:
– Эдик! Эдик, вытащи меня отсюда!
Долгие секунды спустя Эдик, лежа на животе, свесил руки в яму. Даша ухватилась за них и, упираясь ногами в вертикальные осыпающиеся стены, выползла, пробороздив животом по снегу, изъеденному и совсем черному.
– Где бензин? – просипела она.
Эдик протянул ей тяжелую канистру, она как была на четвереньках, пригибая голову, отвинтила крышечку и принялась выплескивать жидкость в яму, стараясь не обращать внимания на беснующуюся вокруг старуху, и остановилась, только убедившись в том, что внутри не осталось ни капли.
– Ты молодец, – прошептал Эдик, положив ей руку на плечо, – все нормально, отпусти, давай я заберу, – но пальцы у Даши были совсем белые и никак не хотели разжиматься. Тогда Эдик снова сказал:
– Тш-шш, детка, все хорошо, – а Даша дернула головой, взглянула на него, на канистру, и резко, одним движением, отбросила ее в сторону. Казалось, она должна была сейчас заплакать, но не заплакала, а только дрожала, сильно, всем телом, пока Эдик, сидевший рядом, обнимал ее и покачивал, как младенца.
– Надо поджечь, – наконец произнесла она.
Эдик вытащил из кармана спичечный коробок и они замерли, переглянулись, и Даша, выхватив, коробочку, нетвердыми трясущимися руками со второго раза высекла огонек. Искра неохотно лизнула спичечную головку, та сморщилась, кивнула, скрутилась жгутиком и вот уже вся спичка горела ярко, подбираясь к Дашиным пальцам. За секунду до того, как огонек коснулся кожи, Даша разжала пальцы и спичка полетела вниз. По пути она чуть не погасла, но, коснувшись бензиновой пленки на стылой земле, вспыхнула с новой силой. В одну секунду ревущее пламя охватило всю яму, заплясало, забесновалось внутри, высовывая жадные жаркие языки наружу.
Вскрикнув всего однажды, Даша тут же замолчала, и сразу стало очень тихо, даже не потому, что никто из них не решался произнести ни слова, и не потому что они сидели не шевельнувшись, словно существовал какой-то заранее написанный сценарий, который нельзя было нарушить, испортить каким-нибудь несвоевременным словом или жестом, а потому что время словно бы замедлилось, сложилось складками, словно гофрированная бумага, и все вокруг будто перестало существовать. Остались только Даша с Эдиком, которые будто плыли в тягучей, застоявшейся воде и дышали этой самою водою, да танцующие языки пламени и старуха, беззвучно хрипящая обожженным горлом.