– Я так устала… Я каждый день проживаю через боль. Вдруг мне станет хуже?
– Да, рак штука такая, – тетя улыбнулась, – порой нужна боль, чтобы прочувствовать жизнь. А ты отдохни. Поздно уже.
И она засобиралась домой. Пока она вылезала со своего насиженного кресла, бормоча что-то про то, что придется возвращаться домой затемно, Даша посмотрела в сторону окна – снаружи возле балконной двери, на уровне пятого этажа, на фоне звездного неба отчетливо темнела человеческая фигура.
– Что это за хрень?! Вы тоже ее видите? Или у меня одной крыша протекает?
Воздух делался плотнее и плотнее, и Даша уже прижималась к стене, чувствуя, как набегающий страх парализует волю и выжимает из головы обрывки мыслей.
– Ты о чем, Дашенька?
Она с трудом отвела взгляд от балконной двери и повернула голову к тете Лене. У той брови недоуменно взлетели вверх, да так и застыли.
– А… да показалось. Устала наверное, вот и мерещится всякое.
– Это все от нервов. Ну ладненько, я позвоню завтра.
– Значит, от нервов. До свидания, тетя Лена.
От нервов, значит. Докатилась, нервы уже не в порядке. Даша закрыла за теткой дверь и прислонилась спиной к двери. Она была прохладная, чуть шершавая. Постояла так с минуту, дышала носом, медленно, приводя растрепанные мысли и чувства в порядок. Нужно вести себя как обычно, чтобы не дать маме ни малейшего повода догадаться, каким путем она заполучила завтрашний визит в клинику.
Потом нашла в себе силы и вернулась в комнату. Силуэта в окне больше не было. Мама уже успела уснуть: она была все еще очень слаба после химиотерапии. Платок на голове нелепо сполз, открывая одно ухо и закрывая половину щеки. Потом она вдруг завозилась, и попробовала было поудобнее устроить руку, но она только беспомощно скользила по одеялу, и после нескольких бесплодных попыток замерла, с рукой, безвольно повисшей с дивана вниз.
Даша подошла и поправила руку, чтобы она не затекла, прижалась губами к чуть прохладному лбу:
– Выкарабкайся, милая… Только не сдавайся!
Этот полный событиями день и вчерашняя бессонная ночь одновременно навалились на нее, и Даша вдруг поняла, что комната плывет перед глазами, потому что она устала, смертельно устала, и у нее было сил даже помыть посуду. Она разделась, свалив одежду неряшливой кучкой, и, не умываясь, уснула.
***
В этот раз она не проснулась мгновенно – бывают такие пробуждения, когда уши уже невозможно защитить от звуков, а глаза – от света, но она изо всех сил пыталась нырнуть обратно – не хотелось ничего слышать, не хотелось открывать веки. Она сопротивлялась бы и дольше, если бы звуки вдруг не ворвались прямо в сон, разорвав его на части, – за стеной соседи сверлили стену перфоратором так, словно целились прямо ей в мозг, и тогда она открыла глаза и села в постели. Сквозь окно заглядывало тусклое бессолнечное зимнее утро, освещая пыльную, давно не убранную комнату.