Мордред тут же позабыл о подземельях, поскольку впереди растворилась высокая дверь, по обе стороны которой скучали два вооруженных стражника. За дверью ему открылись потоки солнечного света, тепло и ароматы и краски внутренних покоев королевы.
Комната, в которую они вошли, была точной копией покоя Моргаузы в Дунпельдире; уменьшенная, разумеется, копия, но на взгляд Мордреда — величественная. Солнечный свет лился в огромное квадратное окно, под которым стояла скамейка, яркими подушками превращенная в уютный и отрадный взору уголок. В нескольких шагах от скамьи в озерце солнечного света возвышалось позолоченное кресло. Возле кресла стояли скамеечка для ног и изящный столик. Опустившись в кресло, Моргауза указала Мордреду на скамью. Покорно сев, Мордред с бьющимся сердцем замер в молчании; придворные дамы, по слову королевы, удалились с вышиваньем в дальний угол покоя, к свету от другого окна. Поспешно явился слуга, чтобы с поклоном поднести королеве вино в серебряном кубке. По ее приказу он принес также чашу сладкого медового напитка для Мордреда. Отпив глоток, мальчик поставил чашу на подоконник. Хотя во рту и в горле у него пересохло, он не мог пить.
Выпив свое вино, королева протянула кубок Габрану, которому тоже, должно быть, были отданы некие приказы. Сперва он отошел к двери, где отдал кубок слуге, затем, выпроводив слугу, закрыл за ним дверь и удалился в дальний угол комнаты. Достав из чехла маленькую арфу, он присел с ней возле женщин и начал тихонько перебирать струны.
Только тогда королева заговорила вновь, и говорила она так тихо, что только лишь Мордред, сидевший подле нее, мог ее слышать:
— Ну, Мордред, а теперь давай поговорим. Сколько тебе лет? Нет, не отвечай мне, дай-ка взглянуть… Скоро тебе исполнится одиннадцать. Я верно говорю?
— Да… да, но, — заикаясь, изумленно переспросил мальчик, — но откуда тебе это известно? Ах да, тебе сказал Гавейн.
Королева улыбнулась.
— Я и без докладов моих подданных знаю все. О твоем рождении мне известно больше, чем тебе самому, Мордред. Догадываешься, почему?
— Как, госпожа? О моем рождении, ты сказала? Это ведь было до того, как ты поселилась у нас?
— Да. Я и король, мой супруг, держали тогда Дунпельдир в Лотиане. Разве ты никогда не слышал о том, что случилось в Дунпельдире за год до рожденья принца Гавейна?
Он покачал головой, так как все равно не решился бы заговорить. Он все еще не знал, зачем королева привела его сюда и почему она тайно говорит с ним в уединении личных своих покоев, но природное чутье подсказывало ему держаться настороже. Нет сомнений теперь, сейчас на него надвигается будущее, которого он страшился, но тянулся к нему всем своим существом, тянулся со странным, беспокойным и временами неистовым ощущением бунта против той жизни, для которой он был рожден и к которой он считал себя приговоренным до самой смерти, как вся родня его родителей.