Тогда Кидерлен-Вехтер предложил Бетман-Гольвегу пустить в ход угрозу вооружённого вмешательства в марокканские дела. Придравшись к систематически выдвигаемому французами аргументу, будто они принуждены оккупировать города и сёла Марокко для защиты жизни французских граждан, предлагалось заявить, что и немецким гражданам в Марокко тоже грозит опасность, и потому германское правительство со своей стороны вынуждено послать в Марокко вооружённую силу. При этом должно ещё внушить французам, что Алхесирасский договор фактически ими уничтожен и что Германия, пожалуй, может согласиться признать новое, созданное французскими действиями положение, но желает получить компенсацию. Французы на войну из-за Марокко не пойдут, и дело окончится чистым выигрышем для Германии. Когда впоследствии Кидерлен-Вехтера спрашивали, почему же он так твёрдо рассчитывал, что Франция испугается, статс-секретарь не мог ничего привести в своё оправдание; он лишь невнятно ссылался на то, что какой-то знакомый банкир написал ему из Парижа в очень обнадёживающем духе. Во всяком случае осторожный фен Шён - предшественник Кидерлен-Вехтера на посту статс-секретаря и с июня 1910 г. бывший германским послом в Париже - нисколько не был повинен в случившемся. Кидерлен-Вехтер его даже и не запросил ни о чём, настолько он был уверен в успехе. Бетман-Гольвег согласился с планом Кидерлена. Но Вильгельм II некоторое время не решался. Он носился с мыслью, что французы и без такой угрозы пойдут на компромисс и дадут Германии компенсацию, -например согласятся отдать Конго в обмен на менее богатое и менее обширное Немецкое Того.
Но вот 21 мая французские войска заняли уже и столицу Марокко, город Фец. Вскоре после этого, 19 июня, Кидерлен обратился к французскому послу Жюлю Камбону с "конфиденциальным сообщением". Сообщение заключалось в том, что немцы желают получить компенсацию в Конго. После этого Камбон, лично вполне сочувствовавший этому плану, снова пытался испросить согласие кабинета на дальнейшие переговоры. Но ничего определённого из Парижа он не получил. Тогда, наконец, сопротивление императора было сломлено решительным статс-секретарём. Зная хорошо Вильгельма, Кидерлен-Вехтер пустил в ход аргумент из области внутренней политики: как эффектно будет произвести такой внушительный, угрожающий жест накануне выборов в Рейхстаг! И вот решение было принято...
1 июля 1911 г. совершенно неожиданно в бухте Агадир, на западном (Атлантическом) берегу Марокко, появилась и стала на якоре германская канонерская лодка "Пантера". Когда это известие облетело Европу, оно вызвало величайшее волнение в дипломатических кругах. Европейский политический горизонт сразу покрылся тучами. Что могло означать это появление немецкого военного корабля? Нота германского министерства, объяснявшая это мероприятие опасностями, якобы угрожающими немецким гражданам в Марокко, была явно рассчитана на дурачков. Во-первых, ни малейшая опасность никому ни в Агадире, ни поблизости от него не угрожала; во-вторых, если бы и имелась опасность, что могла сделать одна канонерская лодка, которая стала на рейде и даже десанта не высадила на берег? Французское правительство молчало. Прошла неделя, началась другая. Камбон виделся с Кидерленом, но о компенсациях не заговаривал. Вильгельм, которому обещано было, что французы немедленно испугаются, был недоволен действиями слишком уж ретивого статс-секретаря. "Какого же чорта теперь нам делать? - писал император на полях доклада канцлера от 10 июля. - Это просто фарс - переговоры и переговоры, и дальше ни с места. А пока мы теряем наше драгоценное время, англичане и русские подкрепляют французов и диктуют им, что именно они могут соблаговолить нам дать. Такого рода дипломатия выше моего разумения!"