– Тебя? Извращенца русского? За что?
– Ты даже не представляешь, что с тобой сделали бы те американцы, не вмешайся я.
– О да. Спасибо! Я очень рада, что их место занял ты – русский шпион.
– Я не шпион. Я разведчик. Это разные профессии. Мне не нравится твой сарказм, но и так сойдет. Не за что. Так, что ты решила?
– А у меня выбор есть?
– Ну, я уже дал тебе понять, что нет. – Коликов демонстративно потянул руку по обнаженному животу вниз. – Так что или я выхожу из игры и тебе в любом случае конец, или мы вместе пытаемся найти выход.
– Хорошо, хорошо! Я согласна. Прекрати эту пытку. – быстро приняла решение девушка. Рука Коликова замерла на лобке. – Давай только сперва найдем убежище и одежду.
– Вот это другой разговор. – сказал Коликов вставая. Он давно заподозрил Эльму в наличии какой-то серьезной психологической травмы на сексуальной почве. Было противно пользоваться этой её слабостью, но задание нужно выполнить. На войне, как говорится, все средства хороши.
– Я, кстати не поверила в твой блеф насчет самоудовлетворения. Я же чувствую свое тело, так же как и ты. Я даже не возбудилась.
– Думаешь, раскусила?
– И ещё одна просьба.
– Слушаю.
– Не знаю, как ты, а я хочу писать.
– Чёрт! – выругался Коликов.
– Тебя научить?
– Сам разберусь.
– Прекрасно. Но знай, по моим понятиям, после такой близости со мной, ты обязан на мне жениться.
– Я уже женат.
– А мне плевать. Ты женат в другом веке.
Коликов не стал отвечать и сосредоточился на важном процессе.
– Ой, да расслабься ты, я пошутила. А то так ты будешь до утра возиться.
– Эльма.
– Что?
– Заткнись, пожалуйста! Ты даже не представляешь, как трудно писать без члена!
– Эх, жаль ты в разгар месячных не явился. Уже б сбежал, только пятки бы сверкали.
До деревни было не меньше километра. Коликов шёл молча.
– Я шпионка, лишь наполовину. – внезапно сказала Эльма.
– Это как?
– Я ни на кого не работаю. Я сама по себе.
– Я же просил только правду! – возмутился Коликов.
– А это и есть – правда. На самом деле Эльма Хейнкель – не моё настоящее имя. Своего реального имени, я не помню. Возможно Сара, во всяком случае, иногда всплывают обрывки памяти, где мать меня так называет. Я родилась в тридцать четвертом. В простой еврейской семье.
– Ты еврейка? – удивился Коликов.
– Ну, уж извини, я не мальчик. Доказать не смогу. Хотел мою историю – так слушай.
– Извини. Продолжай.
– Когда мне было четыре, арестовали отца. Как раз после ночи еврейских погромов. Мы с матерью остались в Берлине одни, без имущества, без денег. Перебивались, чем бог пошлет. Жили у родни и знакомых. Тогда мать уже догадывалась к чему всё идет. Благодаря связям отца, ей удалось выйти на одного немецкого офицера. Немец этот был не фанатик. Он был очень умён и дальновиден. Помню, лицо у него было таким строгим, что я робела при нём. Ещё этот шрам на левой щеке… Служил он во флоте, а завершал свою карьеру, будучи офицером Абвера. Я не знаю, почему он решил помочь маме. Может у них, завязался роман, может просто совесть его сжигала, а может, и я склоняюсь к этому варианту, он просто завербовал мою маму. Не криви мой носик, капитан, каждый выживал, как мог. Я не вправе осуждать мать. После смерти отца она оказалась с малолетним ребенком на руках в окружении стаи волков, готовых разорвать и её и меня в клочья. Мы тогда уже носили звезды на одежде. Летом тридцать девятого в одну из ночей, этот офицер внезапно пришёл к нам и велел собирать вещи. Я помню, как страшно было. По городу постоянно носились грузовики, полные еврейских семей. Людей просто выселяли из их домов, сажали в машины и увозили куда-то.