В этих карих миндалинах, поместившихся под тонкими прямыми бровями, в длинной и такой же тонкой переносице читалась строгость и покорность, та сыновья покорность, с которой Он дошел до конца.
«Только веруй, – всегда говорил Сасон приходившим к нему на исповедь авелийцам, – только веруй и неси на себе свой крест. А Он, как Симон Киринеянин, тебе поможет, поможет дойти до своей Голгофы. Она ведь, мой друг, Голгофа у каждого из нас имеется, только не все мы до нее хотим дойти».
И слова эти, несмотря на тот страшный смысл, который они в себе заключали, казались ему чем-то обыденным и само собой разумеющимся. И теперь он стоял уже совсем близко рядом со своей Голгофой, но, чтобы до нее дойти, нужно было пострадать, пострадать телесно и не быть сломленным.
– Пощади, отче, пощади! – прошептал Сасон, склонившись над иконой Спасителя.
Но в этих черных глазах стояли по-прежнему спокойствие и решительность.
Священник перевел взгляд на потир, оставленный на жертвеннике, и застонал от подступающих к горлу рыданий. Эту Чашу с живою Плотью и Кровью великого Мученика, Чашу, к которой каждый день он звал своих заблудших овец, Сасон просил теперь пронести мимо. И от этого малодушия ему стало еще больнее и гаже.
Выйдя на улицу, Сасон не обнаружил своего гостя. Он и его свита, вероятно, успели пробраться в дом и теперь обыскивали его любимую Нээманут. Бедный церковный служитель не ошибся. Не успел он переступить порог своего нищего жилища, как сразу был схвачен за руки. Черный господин, встреченный им в церкви, накинул на его запястья наручники и отвел к ближайшей стене.
Одна-единственная маленькая комната, где мирно ютились десять лет он и его жена, была теперь занята пятью незнакомцами, замотанными, как и их начальник, в одинаковые черные одеяния. Сама Нээманут сидела возле огромного деревянного корыта, где раньше полоскалось белье. Теперь оно служило люлькой двум ее сыновьям.
Человек с таким же мирным душевным устроением, как у Сасона, искренне и глубоко посочувствовал бы нашим героям, которым приходилось жить в такой нищете. Но авелийский народ никогда не был сердобольным, поэтому черные гости священника с превеличайшим равнодушием смотрели на голые некрашеные стены и прогнившие от времени полы, застланные сухой соломой.
Все богатство Нээмаут и ее праведного мужа состояло разве что в большом коробе, сколоченном из сосновых досок. В нем хранились вещи хозяев. Постель им заменял все тот же пол, а пища готовилась на маленькой каменной печке, сложенной заботливой рукою Сасона. Единственным предметом, напоминавшим о когда-то покинутой нашими героями бренной цивилизации, был темно-бордовый навигатор, работающий от солнечных батареек. Последний мирно лежал на маленькой деревянной коробке, приставленной к печке, которая служила Нээманут чем-то вроде стула.