— Видно, не все, — пожала плечами Ким. — Красивый шкаф. И очень тяжелый. Старинный?
— Конечно. Ему не меньше ста пятидесяти лет, — похвастался Заратустра.
— Тяжелый. Очень, — задумчиво повторила Ким. — Скажи, когда здесь в последний раз был ремонт?
— Лет десять назад. У моей семьи не водилось особенных денег, и мы поклеили самые простенькие обои. Стой, Ким. На что ты намекаешь? Мы никогда не двигали этот шкаф.
— А теперь давай подвинем, — негромко сказала Ким.
— Мы не сдвинем, — голос Асмодея задрожал. — Придется звать Чайну.
— Справимся, — улыбнулась Ким. — Ты забыл, что я — роботетка, а не кисейная барышня.
— Ты — крутая! — воскликнул Заратустра. — Если поможешь, женюсь на тебе.
Ким притушила блеск в серых глазах:
— Боюсь, что не смогу выполнять супружеские обязанности… Да и мой долг перед Еретиком никто не отменял. Так, хватит болтать, наляжем!
Оба глубоко вздохнули, поднапряглись и все-таки передвинули шкаф. Их взору открылась стена, оклеенная дореволюционными обоями.
Ким заколотило. Она обняла себя руками и вся скукожилась.
— Слава богам, — воскликнул Асмодей. — Кажется, это то, что нам нужно. — Он поднес руку к неровной стене и нежно погладил ее. — Да это дверь, заклеенная обоями… Потайная дверь, ведущая к сокровищам! Не может быть. Я всю жизнь прожил рядом с фамильными сокровищами, которые искал где угодно, но только не в бабушкином доме!
— Подсказка говорила об этом. И расчет Ницшеанца понятен: он слишком любил жизнь, чтобы спрятать клад в подземелье. И никогда бы не закопал золото в фонтане, потому что отличался дальновидностью. А может, еще в 1905 году предчувствовал, что усадьбе осталось жить недолго. Кстати, твоя прабабушка была очень шустрая девочка. Она и помогла все организовать, — усмехнулась Ким, сдирая обои.
Асмодей принес топор и, размахнувшись, вынес заколоченную дверь.
Фаерщики затаили дыхание, безумно боясь, что призраки опять над ними подшутили. Но нет, их взору открылась удивительная картина. Небольшая комнатка полтора на полтора метра была буквально забита старинной утварью, драгоценностями и книгами.
— Да это же бриллиант Султан, который считали утерянным, — простонал Заратустра, глядя на Ким расширившимися глазами.
— Твоя прабабушка была очень шустрой, — повторила Ким. — Истинной сестрой Ницшеанца. Ее я видела тогда у фонтана, а вовсе не Аглаю Феоктистову. А теперь, позволь, я тебя покину. Увидимся вечером, ведь у нас еще выступление. И Тревожный Саббат!
Глаза Асмодея расширились еще больше. Ким захотелось его встряхнуть, чтобы привести в чувство. Но, разумеется, она не могла этого сделать.