Ким вздохнула и опустила голову.
— Ты можешь выбрать свою жизнь, — повторила Аглая. — И тогда забейся под одеяло, спрячься, сиди, как мышь. Вероятно, Саббат пройдет мимо, и ты не потеряешь Асмодея.
— И вы с Ницшеанцем уйдете навсегда?
— Да, обещаю. Или же ты можешь выбрать Тревожный Саббат. Он разрушит все моральные преграды в душе Заратустры, и тьма заполнит его душу. Ты будешь страдать. Ты умрешь и возродишься, как феникс! Ты вберешь в себя Саббат, как вселенская шлюха. Ты обретешь внутреннюю свободу. И ты будешь способна на великое, но навсегда потеряешь Асмодея. Так что ты выбираешь?
Ким подняла голову, лицо ее просветлело:
— Конечно, Тревожный Саббат и Великое.
— Я в тебе не сомневалась, — впервые в жизни Ким видела, что призрак улыбается.
И только эта искренняя улыбка удержала ее от слез.
Ким тихонько толкнула дверь в зеленую ротонду. К ее удивлению, та оказалась не заперта. Значит, Саббат все-таки вошел в душу Асмодея. Царапнул душу страх, но девушка двинулась вглубь дома, стараясь выглядеть безмятежной.
Заратустра сидел в каминной комнате и пил коньяк. А вовсе не чай, как утверждал. Он был бледен, как оживший покойник. И в глазах его плескалась ненависть.
— Пришла все-таки. Не побоялась, — тихо сказал Асмодей.
— Не побоялась, — повторила Ким.
— А надо бы. Я не тот, каким кажусь, девочка.
— Я с тобой рядом хочу быть, — прошептала Ким и встала на колени. — И сама выбирать свою судьбу.
— Рядом? Да ты и поцеловать-то меня не можешь! — грустно улыбнулся Асмодей, затем поежился. — Жутко мне. Тревожный Саббат входит в душу. Прошу тебя, уезжай, девочка. Пока я еще могу сопротивляться. Умоляю!
— Я могу тебя поцеловать, — еще тише сказала фаерщица. — Теперь могу. Я люблю тебя.
И едва прикоснулась к губам Заратустры. В этот момент призраки снесли последние барьеры. Темная сторона луны повернулась к ним обоим. Тревожный Саббат стал властелином души Асмодея. Впрочем, всего на одну ночь.
Фаерщик завыл, как умирающий волк. Наверное, ему действительно было больно.
Ким молча ждала.
Заратустра упал навзничь и отполз от Ким, будто раненый зверь.
Он все еще сопротивлялся Тьме:
— Уходи-и-и, люби-и-имая…
Ким ждала.
Асмодей затрясся, будто бы в эпилептическом припадке. И снова завыл, царапая руками пол.
Ким ждала.
Наконец Асмодей смог подняться и сесть в кресло. Долго смотрел в одну точку, обняв колени руками. И вздрогнул, будто кто-то его разбудил от глубокого сна:
— Это ты, Ким? А где Иней? Кажется, мне нездоровится. Давай попьем чаю и поговорим. Вот, пожалуйста, это восемнадцатилетний пуэр.
Ким быстро выпила чашку и снова потянулась к фаерщику.