День, когда огнепоклонники отправились на поиски сокровища, выдался пасмурным и холодным. Кладоискатели восприняли это с юмором. Лишь Асмодей хмурился и молчал.
Ким поменялась сменами с верной Цесей и пребывала в на редкость веселом расположении духа.
— Поставь нам что-нибудь послушать, — обратилась она к Заратустре. Фаерщики ехали на его машине.
— И так сойдет, — сухо отказал тот.
— Ну, пожалуйста. Нам будет веселее.
— Веселее? Значит, мы едем развлекаться? А я думал, что ты хочешь найти ответы на свои вопросы. Что ж, поставлю-ка я вам группу «Сваргу», под которую мы с Инеем чуть не впечатались в столб. Ты бы видела, Кимушка, как она прекрасна, и как тонко понимает музыку. Она кусала губы от удовольствия. И в тот день мы чуть не стали любовниками, если бы… Если бы не та мертвая деревня. Так что лучше молчите, а то будет плохо всем.
Ким отвернулась, а Ингрид готова была поклясться, что на глазах у непробиваемой девушки сверкнули слезы.
— Ты почему такой нервный? — спросил Чайна. — Волнуешься? Все будет хорошо.
— Да, все будет хорошо, — уже мягче ответил Заратустра. — Извини за грубость, Ким. Этот участок дороги — очень тяжелый. Мерещится на нем странное, вот и нервничаю. Я ведь бывший сталкер. А здесь погибло двое наших. Засмотрелись на что-то и потеряли управление. Такие хорошие ребята были. Веселые. Но они захотели поэзии одиночества и получили ее в вечное пользование.
Усадьба открылась фаерщикам неожиданно и поразила даже Заратустру, бывавшего здесь не один раз. Здание стояло на холме, а ребята увидели его северную сторону, величественную и грандиозную. Выглянувшее солнце играло с колоннами, которые, казалось, обнимала чья-то маленькая рука. Но внезапно стало темно, а над худой крышей взвились вороны.
— Какое удивительное место! Да это же наше культурное наследие, — воскликнула Ингрид.
— Усадьба не относится к памятникам архитектуры, — со вздохом сказал Асмодей. — И никем не охраняется. Вот почему она так популярна у сталкеров. И потому же медленно погибает.
Фаерщики поднялись на холм и разбрелись вокруг дворца. Ким положила руку на колонну и тихо спросила:
— Что же она чувствовала здесь?
— Поэзию одиночества, — тихо ответил подошедший Заратустра.
— Ты об Инее? — спросила Ким.
— О ком же еще? Тебя ведь она так интересует. Я был здесь только с ней. Только с моей Инной.