— Давай, Ким, крути, ты можешь, — подбадривал ее Заратустра.
А она уже едва передвигала отяжелевшими руками, но продолжала тренироваться ради одной улыбки Асмодея.
— Хватит, — решительно сказал Чайна. — Я уже не могу все это видеть. — Пойдемте пить чай.
— Круто, — оживилась Ингрид. — А с чем он у тебя?
— Черный перец, анис, можжевельник, смородина.
— Вот это набор, — усмехнулась Ким. — Попробуйте лучше мой: брусника, вишня и кое-какая травка.
Огненная четверка принялась вдохновенно дегустировать чай вприкуску с булочками, которые принесла Ингрид.
— Чай Ким вкуснее, чем у Чайны, — подвел итог Заратустра.
— Согласна, чай утонченный и нежный, — признала Ингрид.
Чайна на минуту нахмурился, но вскоре его лицо разгладилось:
— Ты победила. Чай и вправду отличный. Но я возьму реванш. Сейчас мы выйдем на улицу и будем крутить боевые. И я попрошу тебя помочь мне.
Ким согласилась, но неохотно. А Чайна изощренно отомстил за падение своего чайного авторитета. Фаерщик заставил Ким встать фактически вплотную к себе. Та улыбалась, и в глазах ее плясали огненные черти. Затем Чайна начал крутить боевые пои. Как ни странно, Ким не впала в истерику. Она стояла, расслабленно опустив руки вдоль тела.
— Тебе не страшно? — прошептал фаерщик, щекоча губами ее щеку.
— Нет, — так же тихо ответила девушка. — Мне хорошо.
— Ты не безнадежна, — обрадовано сказал Чайна. — Только отрасти волосы.
Ким смотрела на Чайну и улыбалась, а тот крутил пои, не глядя. Он любовался ее серыми глазами, в которых наконец-то светилась нежность. Фаерщикам казалось, что нет никого, кроме них и огня. Никого…
— Молодцы! — похвалил подошедший сзади Заратустра. — Но пора и Ким вступить на тропу войны и крутить боевые. Напомню, ночь Ивана Купалы на носу. Начни с простого, девочка. С той же бабочки, к примеру.
— А если огненные пои запутаются? — испугалась Ким.
— Не волнуйся, тренировочные же у тебя не путаются. Всего лишь не ломай плоскости. Помни, у тебя отличная координация.
— А если я загорюсь.
— Мы тебя потушим пледом. На крайний случай есть ведро с водой и мазь против ожогов.
— А если…
— Хватит, Ким, не бойся, — Асмодей улыбнулся своей неподражаемой улыбкой, и фаерщице стало легко и спокойно.
Она крутила, как будто ничего на свете для нее не существовало. До ладоней в кровь и боли в мышцах. Пока не поняла, что растворила в огне всю свою боль и обиду, ненависть к обыденной работе и нелюбимому человеку, отвращение к Ингрид и влюбленность в Заратустру.
— Ты удивительна, — сказала Ингрид.
Асмодей одобрительно поднял палец вверх, а Чайна посмотрел на девушку тепло и нежно.