— Он сам напросился. Что за наглость — входить в чужой дом в уличной обуви!
Поворачиваюсь к Глебу и успеваю заметить его зачарованный взгляд, цепляющийся за край надетой на мне рубашки. Его рубашки. Я знала, что ему понравится.
— Доброе утро, Глеб Витальевич, — запоздало говорю я, переключая внимание потемневших глаз со своих ног на лицо. — Как спалось?
Глеб долго смотрит мне в глаза. Будто испытующе. Хмурится. Догадываюсь, почему он так разволновался. Вспомнил, чего наобещал ночью? Перемирия. И теперь даже не может себе позволить порычать.
— Присаживайтесь, — говорю, отходя от стола. — Целебная жидкость почти готова. Отведаете — и станете как огурчик.
Глеб откашливается, явно не спеша выполнять рекомендацию.
— Разве я не приказывал не разводить меня, пока я не в себе? — явно не так зло, как ему бы того хотелось, спрашивает он.
— Это я-то?! — Я вызывающе приподнимаю брови и поворачиваюсь к мужчине, застывшему у стола и сжимающему спинку стула. — А разве это не вы вчера вломились в мою спальню? Разорвали на мне платье? Свадебное, между прочим. А затем, как варвар какой-то, утащили в свою берлогу. А я ведь сопротивлялась!
По мере того, как я припоминаю его ночные завоевания, складка между бровей Глеба становится все глубже. Что, мой дорогой муж, не удается скинуть ответственность? И правильно! Сам виноват!
Видимо, поняв, что эту схватку он проиграл, Глеб отпускается-таки за стол.
— Подобного не повторится, — бросает он, не поднимая на меня взгляд.
Я поворачиваюсь к плите, чтобы скрыть победоносную ухмылку, и наливаю в кружку бульон. Мы это уже проходили. Повторится, Глеб Витальевич. Еще как повторится. Однако в этот раз я уже ученая. Промолчу, дабы не провоцировать.
Опираюсь рукой на стол и ставлю кружку перед Глебом.
— Осторожно. Очень горячо.
Он смотрит на меня так, будто я предлагаю ему отраву. Но все же просовывает пальцы в широкую ручку и подтягивает чашку к себе.
Вот и молодец. Хочется куда большего, нежели просто в гляделки поиграть. Но я ограничиваюсь тем, что он просто рядом. Отворачиваюсь. Достаю из-под раковины небольшую метелочку с совком и наклоняюсь, чтобы собрать разбросанную по кухне гречку.
Глеб вдруг закашливается и с грохотом опускает кружку на стол.
— Ты в таком виде с Витей разговаривала?! — рычит он.
— А что, нельзя? — с невинным видом выпрямляюсь я, догадываясь, что он там увидел. Сменное белье мне пока раздобыть не удалось. А во вчерашнем ходить девушке не пристало.
Упс!
— Это не «нельзя»! — грохочет он, вскакивая из-за стола. — Это недопустимо для моей жены!