Гоша (Барабошкина) - страница 25

И через три недели Свету забрали. Прямо из их квартиры, рано утром, пока Гоша собирался на работу, а она сонно ворочалась в кровати. Гоша так часто думал об этом, но даже не успел сориентироваться. Успел лишь спросить: «За что?» Ему закономерно ответили, что она не прошла проверку аРибора. Можно посмотреть результат? Можно с ней? На сколько ее увозят? – эти вопросы отталкивали мощными плечами два силовика, ожидающие, пока Света оденется и хаотично запихнет какие-то вещи в пакет. Гоша успел лишь принести ей спортивную сумку и хлоргексидин из ванной комнаты, а потом тупо смотреть, как за тремя людьми захлопывается дверь.

Гоша осел на пол, сложил голову на руки и начал думать. Потом вспомнил, что нужно на работу. Забавно, ему нужно идти в улей тех, по чьей оплошности или вине забрали его любимого человека. Встать, собраться на автомате, случайно пролить кофе на брюки, сматериться, проверить содержимое рюкзака, не забыть документы и ключи. Проверить, выключен ли свет, затем закрыта ли входная дверь. Войти в лифт, достать телефон, чтобы написать Свете: «Я ушел на работу». На этом моменте план разрушился. Гоша смотрел в экран телефона, мир медленно становился расфокусированным. Светы больше не было рядом. Лифт пикнул, оповещая о прибытии на первый этаж. Гоша глубоко вздохнул, содрал наклейку Персонализации с телефона, смял ее и кинул в карман. Мысли начали пульсировать вместе с замигавшими светодиодами лифта, раскручивались струнами и звенели, звенели: «почему ее забрали? За что? Что она сделала, она же невиновна? Что дальше, как ее спасти?» Двери открылись, Гоша вышел в лоно подъезда и через пару секунд уже был на улице.

Сил ехать на автомобиле не было. Гоша не сильно любил ездить на авто, так как испытывал дискомфорт от постоянной концентрации, несмотря на автопилот – Москва расширялась, гуще населенной, потоки машин опоясывали жаром и огнями невиданными развязками и переплетениями весь город. После утреннего потрясения у Гоши было единственное желание – сесть на трамвайную ветку, прислониться головой к стеклу, закрыть глаза и под дребезжание вагона отпустить посредственность рутины.

Он шагнул в зев трамвая под объявляющуюся остановку. Сел к окну. В мыслях крутилось слово «Света», зазывая за собой ворох глубинных и тяжких воспоминаний. Гоша полюбил ее. Впервые в жизни отказался от накопленных ценностей, как подросток, резко поменял картину жизни и даже ориентиры. Без Светы терялся смысл беготни, вечной работы, общения с семьей, оставалось только созерцание и самокопание. Но эти занятия были настолько требовательными и трудозатратными, а Гоша был уже настолько уставшим, что намеренно убегал от них. И Света была лучшим бегством. С ней не сулила жизнь философа, о которой в юности мечтал Гоша – социальная аскеза, полная романтизации и возвышенности из-за фокуса на себе, постоянных раздумий над сущностью бытия и своей персоны. С ней ему сулила жизнь без изысков, но полная простых мелочей, которым, кажется, Гоша к тридцати начал радоваться – вместе сходить в магазин – именно не заказать, а сходить самим – это же маленькое приключение, приготовить ужин, не говоря уже о путешествиях и поездках выходного дня. Света обладала не самым простым характером, но ради нее в душе Гоши неожиданно нашлась огромная квота по терпению и принятию. Объявили станцию. Эфемерная Света растворилась в сознании, но через мгновение появилась вновь. Света была красива, очень красива, умна и по-своему изысканна в юморе, замечаниях, ходе мыслей. В ее голове уживалось творчество с холодом цинизма. Из-за этого она была зачастую непредсказуема, очень ранима и обидчива. В моменты обиды все нутро ее сжималось и скрывалось от Гоши, не давая и шанса при неправильной фразе угадать (даже не понять) причину недовольства. Но Гоша любил ее. А она? Гоша в первый раз за много месяцев с начала отношений серьезно задал себе этот вопрос. Уверенность в ее чувствах почему-то красной нитью проходила сквозь его память, ее образ, несмотря на ее слова, как им тяжело вместе, как она боится, что Гоша не будет развиваться, как у них разные взгляды на жизнь и она не понимает, что делать. Такие слова возникали после ссор, когда ее внутренний холод проходил, она подходила к Гоше и начинала говорить, почему она обиделась и бонусом что ее не устраивает в их жизни в целом. Что ему было отвечать на это? Он и сам не знал ответов на ее загадки, просто слушал, старался окружить осязаемой заботой – покупал продукты, готовил, отвозил и встречал с работы, не ограничивал в интересах, хоть и не понимал до конца их. Света вздыхала, обнимала его, и все дальше шло своим чередом. Снова объявили станцию. Сбитый с потока мыслей, Гоша подумал: «Нужно точно уходить в «Заслон», Света как раз долго тоже меня на это толкала». Этот момент был понятен – отец Светы был достаточным инфантом по ее же выражениям в его адрес и висел не шевелясь в омуте безработицы, не думая о семье, маленькой Свете, только наслаждаясь своими хобби. Работала одна мать. Света говорила про одно воспоминание, когда ей двенадцать лет, она после школы вернулась домой, следом за ней вернулась мать с крайне уставшим видом и тремя сумками продуктов, а меж этим ее отец в соседней комнате чинил свою игрушечную железную дорогу, в которую сам же и игрался. Тогда она пообещала себе, что никогда такой не будет. И, видимо, она боялась увидеть стагнацию Гоши в любом проявлении, и в долгом пребывании на нелюбимой не особо оплачиваемой работе в том числе. Нужно что-то делать. Спасать Свету, потом перейти к Ване в «Заслон», а там может им вдвоем и вовсе переехать на другую квартиру.